Студент

Когда гроб закрыли крышкой, с матерью случилась истерика. Она бросилась к гробу, я и брат отца Константин оттащили ее и удерживали, пока она не успокоилась.

И тут заголосила навзрыд мать отца, моя бабушка Василина, приехавшая на похороны сына. Стала причитать, размеренно выпевая сквозь рыдания ей одной известные слова:

Ой, Ягорик, прости нас, сынок! Ой, сынок!
Я, когда на фронт Петра провожала,
знала, что он на смерть идё-о-от.
А ты куда-а-а-а? Ты куда-а! Ох! Сыно-ок!.
Куда ж ты от меня ушел?!
Ох, ты ведь не вернешься ко мне больше-е-е!
Ой, как мне больно-о!
Ой, миленький, как мне больно-то.
Ох, как теперь жить-то без тебя?
Что же ты молчишь,
Не говоришь со мною?

Слова все больше подчинялись ритму и завораживали белым правильным стихом. Озаренная каким-то диким вдохновением, бабушка впала в транс, и выплескиваемые ею слова казались наваждением, драли морозом по коже.

Как пойдут твои товарищи мимо окон,
да по улице,
Погляжу я во окошечко. Не могу я,
горемычная,
Углядеть да сына милого не в народе да не в
дорогих людях,
Не в друзьях его товарищах, не в друзьях его
приятелях.
С того света бело…ох…лого, да не выходят-
то, не возвращаются
Ох, сынок, я бы вместо тебя легла — а!
Ох, да живых-то не кладут…

Зашлась в голос старшая сестра отца Антонина, выговаривая что-то бессвязное.

Гроб опустили на веревках два могильщика. Им помогал кто-то из провожающих. Могильщики оступались на скользких кучах земли, скользя и теряя равновесие. Наконец, гроб стал на дно могилы, головой покойника уйдя в выемку у самого дна, вырытую из экономии, чтобы не копать могилу во всю длину. Градом застучали о крышку успевшие ссохнуться после копки комья земли.

На могильный холмик положили венки. Венков было много и те, что не поместились на холмике, поставили вдоль ограды. Потом кто-то говорил прощальные слова над могилой, но я не вслушивался.

Теперь, когда могилу закопали, мне хотелось побыстрее уйти домой. И когда первые провожающие пошли на выход к автобусу, я взял мать под руку, давая понять, что нужно идти.

Дома был накрыт поминальный стол. Пришли близкие родственники и соседи. Остальные помянули отца на кладбище. Водки было достаточно.

— Похороны знатные, — заметил сосед Николай Булгаков.

— Дай Бог каждому, — эхом откликнулась соседка Туболиха.

— Все хорошо. Только гроб еле через ограды протащили, — вспомнил дядя Костя.

— Так у нас ограды, как заборы на дачах, в человеческий рост. Только зачем, непонятно! Некоторые на калитки даже замки вешают, — заметила мать.

Она уже немного успокоилась, распоряжалась за столом, приглядывая за собравшимися, уговаривала: «Закусите холодечиком» или «Возьмите котлетку». Бабушка за стол не пошла, сидела безмолвно на диване, тихая, опустошенная. Ей поднесли рюмочку водки и мягкую колбасу. Она приняла и помянула покойного.

Все было чинно и благородно. За столом плавали елейные, ни к чему не обязывающие фразы вроде «На все воля Божья», «Господь дал, Господь взял».

Я смотрел на это протокольное мероприятие, и меня обуревали противоречивые чувства. Понимал, что так нужно, но не принимал всего этого застолья. Вдруг мне показалось, что все здесь, в этом доме, чужое. Все эти люди чужие, и мать чужая. И я с каким-то ужасом подумал вдруг, что я не любил мать, не любил так, как отца, и вспомнил вдруг, что и она его не любила. Просто это была привычка и веками сложившаяся собачья преданность русской женщины тому мужчине, которому была отдана. Она ему служила.

Я ненавидел себя за эти мысли, но я ненавидел и этот дикий мир с его условностями, несовершенный и относительный, относительный потому, что если не будет меня, то не станет и этого мира.

Глава 16

Нетрадиционная наука. Дома, у печки. «Судьба человека» и «Тихий Дон». И все же, кто автор? Ненаписанный рассказ. Скорое чтение. Сомнения.

Говорят, время лечит. Наверно, лечит. Но сколько времени должно пройти, чтобы залечить кровоточащую рану, заглушить невыразимую душевную боль после смерти человека, которого ты любил и который был для тебя всем: отцом, другом, учителем?

В то сложное и противоречивое время, когда традиционная наука открещивалась от таких явлений, как ясновидение, телепатия или телекинез, и даже обсуждение этих явлений расценивалось, как распространение лженауки, отец боялся за меня и, оберегая, пытался доказать, что проявление моих способностей является фактом научно объяснимым и материалистичным.