Студент (СИ)

- Красивая девушка, - искренне сказал. - Но я в их компании, хотя и бываю, но как-то близко ни с кем не сошелся. Про Милу могу сказать только, что она учится на первом курсе филфака и живет в общежитии.

- У нее есть парень?

- По-моему, нет. А что?

- Да так. Не знаю, как сказать. Понравилась. Увидел и как-то запала в душу... Да ладно, это не существенно.

Я помнил, что как-то Юрка также спросил меня про Машу Миронову, сказав, что она нравится ему. Состояние влюбленности казалось естественным состоянием Юрки. Девушки липли к нему, он их любил, но расставался с ними легко, предпочитая кратковременную связь серьезным отношениям. Девушки появлялись и уходили, а расставания оставались легкими, без взаимных упреков и обид. Хотя мы все тогда хотели любить и любили. В нас сидел инстинкт любви. Кажется, что флюиды любви формировали какое-то общее для нас биополе. И не было места унынию и печали, и жизнь нам представлялась прекрасной и вечной.

Маша Миронова, порядочная и чистая девушка, со всей пылкость души бросилась в объятия мужественного красавца, каким выглядел мой товарищ. И это не казалось странным. Другое дело - преподаватель, который влюбился в юную студентку, жаждущую романтической любви Ромео и Джульетты, и для которой `большую притягательность имели внешние данные, чем скрытые от глаз ум и эрудиция...

У моего дома мы распрощались. Я немного постоял, глядя, как Зыцерь, твердо ступая и чуть сутулясь, растворяется в ночи нашей темной улицы, где нет ни одного фонаря, и только слабый свет из окон одноэтажных деревянных домов чуть обозначает дорогу.

Глава 7

Исключение за "антисоветскую пропаганду". Спор у Ляксы о событиях в Венгрии. Выбор народа или высшие интересы государства? Французская революция и французская республика. Карлейль. Марат, Робеспьер и гильотина.

Алексея Струкова исключили из института за антисоветскую пропаганду. Кто-то донес, что он усомнился в правомерности наших действий в Венгрии. Народ воспользовался своим правом на независимость, а мы в него стреляли.

- Венгрия воевала на стороне фашистов до конца войны, - сказал Юрка. - Там всегда был бардак. Если бы мы не ввели войска, Венгрия больше не была бы социалистической.

- А это их выбор. Народ всегда прав, - не согласился Лякса. - Почему мы вообще держали там свои войска? Мы обязаны были уйти оттуда еще в прошлом году, как только союзники вывели свои войска из Австрии.

- Меньше Голос Америки слушай. А то как Лёха сам залетишь, - строго сказал Юрка.

- Не залечу, если ты не донесешь, - пробурчал Лякса.

- Дурак ты, Лякса, - обиделся Юрка.

- Ладно, умный. Мы же разоблачили культ личности Сталина, а Матиас Ракоши - сталинист. Это он установил диктатуру и расправлялся с неугодными. Да еще насильственная коллективизация.

- Так его за это и сместили, - возразил Юрка.

- Правильно, сместили, а новый, Хагедюш, опять вернулся к сталинизму. После этого народ и стал требовать Надя, при котором жил лучше, и требовать вывода наших войск из Венгрии.

- Да не в этом дело, - не согласился Юрка. - Дело в том, что стали выступать вообще против социализма.

- А я еще раз повторю, что это их выбор.

- Выбор выбором, но есть еще высшие интересы.

- Это какие же?

- Интересы государства. Да и вообще, если б не поляки со своим прошлогодним восстанием, ничего бы и в Венгрии не произошло.

- А при чем здесь поляки? - недоуменно пожал плечами Лякса.

- Так дурные примеры заразительны. Рабочие поднялись в Познани, а Венгрия - глядя на них

- В Польше все как началось, так скоро и закончилось, а в Венгрии произошло настоящее восстание, и подавляли его наши танки... Говорят, там убитых и раненых оказалось почти две тысячи. А посадили вообще немерено. Многие с перепугу и дунули к капиталистам.

- Любая власть имеет право защищать себя от любых попыток ее сместить. Так было всегда и везде. Лично я, вообще, в принципе против всяких бунтов и революций, потому что все они бессмысленны, и от них ни пользы, ни свободы. Придут новые люди, и уже они будут защищали свою власть от тех, кто тоже хочет власти.

- А Французская революция? Она принесла свободу и сделала Францию республикой, - возразил Лякса.

Я молча слушал спор моих товарищей. В голове мелькнула фраза, которую я вслух произносить не стал: "В Париже всё по-прежнему, честные люди ходят пешком, негодяи разъезжают в каретах, только негодяи сейчас другие". Такими словами Гюго отметил какую-то вредную заварушку.

- Во-во. Республику установили, но при этом угробили больше четырех миллионов человек. Читали, знаем. Не жалели ни стариков, ни маленьких детей. И самое аморальное в том, что Гильотен, придумавший гильотину, был уважаемым ученым, доктором анатомии.

- Гильотину изобрел не Гильотен, он только предложил ее использовать, - поправил Алик.

- Да какая разница, - отмахнулся Юрка. - Где у тебя Карлейль?

- Зачем тебе Карлейль?

- А он как раз хорошо показал изнанку революции.

- Ну и что? Читал я твоего Карлейля.

- А я Володьке покажу.

Алик нехотя встал и достал из книжного шкафа книгу в сером переплете.