Студенты и совсем взрослые люди

Так они и сделали. С грохотом ссыпались по лестнице, нимало не беспокоясь о нервах соседей. Веселье заплескивало их, делало сильными и молодыми. Филиппов побежал к соседскому сараю, разыскал свою лестницу (зараза, Чумилов, не вернул, а ведь просил же!) и потащил прямиком через сад.

В призрачном свете кособрюхого месяца, мечущегося среди быстро проплывавших облаков, сад выглядел порождением клокочущих снов вусмерть пьяного гения-декоратора. То ли снег лежал, то ли пепел, сладкий запах отцветающей красоты голову кружил, ночь святая, девушка на крыше. Эта дивная смесь новостей и ощущений заставила Филиппова нести лестницу прыжками сатира. Сзади, пригнувшись и сдержанно матерясь вежливым шёпотом, крался ещё один сатир в форме генерала. Герой же всего приключения плёлся сзади, напрасно чиркал спичками и уныло шмыгал носом, справедливо ожидая двойного возмездия.

…Сколько было нужно гимнастке, чтобы сигануть куда глаза глядят при виде летящей в руки змеи?! «Ах!» – и уже на крыше. Разве мог знать балбес Алёшка, что самым большим детским шоком маленькой Зоськи Добровской был поход второклассников в Киевский зоопарк, где какая-то слишком умная душа показала деткам, как кушает удав.

Вы замечали, что бездушная пасть здоровенной змеюки, заглатывающей дергающиеся лапки ещё живого кролика, становится довольной и даже весёлой? И Зосечка это заметила. Ещё как заметила, ведь были у неё любимые кролики, у мамы Таси, в клетках. И всё это зрелище неотвратимой смерти, этот предсмертный вздох маленького пушистика и еле слышное хлюпанье разверстых челюстей улыбающегося гада… Чему удивляться, что Зосечка визжала-хрипела так, что удав поперхнулся, все дети заорали, сбежался народ со всего зоопарка, а дуру-училку и сопровождающую экскурсоводшу чуть к крокодилам не бросили? Даже скорая приехала, еле удалось успокоить девочку, но… но с тех пор ни о каких змеях, змейках, змеюках и змеюлечках испуганная Зося и слышать не могла. Панический, дикий, сокрушающий ужас…

Зоська сидела верхом, как на мотоцикле, на самом краю двускатной крыши, мало что соображая, но весьма громко стуча зубами.

Вдруг какая-то тень мелькнула перед глазами и послышался стук приставляемой лестницы. Звук. Шаги. Дыхание. (Мама!) Сопение. Запах табака, водки и папиного одеколона «Шипр». (Уже легче!) Вдруг на крышу легли не руки, а какие-то обрубки! (Опять «мама»!) Ещё шаг – и показалась голова какого-то дядьки.

– Привет!

– Ва-ва-ва-ва…

– Хорошая ночь, красавица.

– Ва-ва-ва… Ва?

– Спустишься?

Отрицательное мотание головой. (Ещё бы!)

– Ты где так лазить научилась? Гимнастка?

– Ва-ва. Ва… Д-да.

– Куришь?

– Д-да. К-к-курлю.

Филиппов, стоя на третьей сверху ступеньке приставной лестницы, медленно, не торопясь прикурил сигарету и осторожно вставил фильтр в дрожащие губы девочки. Он изо всех сил сдерживался, чтобы не оскорбить громким ржанием всю эту пасторальную сцену. Посмотрел вниз, чтобы отвлечься. Это была ошибка. Генерал Колька театрально опёрся на ствол старой яблони и ласково крутил ухо вертевшемуся ужом Алёшке. Делал внушение. Это было совершенно правильно.

– Меня Толя зовут. Я – отец этого балбеса.

– А-а-а?

– Алёшкин. Можешь меня называть «папа». Это наш сарай. Теперь покури маленько, потом будем тебя снимать потихоньку.

– С-с-п-па…

– Не за что. А тебя как зовут, деточка?

– З-з-з…

– Зина?

Зоська отрицательно замотала головой, да так сильно, что разгоревшийся кончик сигареты слился в темноте в светящуюся дугу. Занятые было воспитательным процессом генерал и племянник замерли и во все глаза смотрели, что творится там, под небом.

– Ф-ф-фося.

– Фрося? Фрося Бурлакова?

– Зося!

– Ах, Зося! Ну, чудесно, Зося. Давай, девочка, будем снимать тебя с крыши. Отпусти руку. Ну же, не бойся. Это у меня с войны руки покалеченные, не бойся. Просто раны. Бывает. Давай, осторожно, сдвигайся. Осторожно, деточка, темно.

А Зося, уже не зная, чего бояться больше, взяла моего будущего деда за шершавую, не пойми какую руку, да и случилось обычное для наших русских баб сердечное чудо – пожалела увечного. И жалость от сердца, да теплота голоса этого доброго дядьки сделали своё дело – отпустила её судорога страха, отмякли каменно зажатые мышцы, начала она двигаться, переносить вес, целиться на верхнюю ступеньку.

Так и спустились они осторожно – сначала Толя, потом Зося.

Наконец встала девочка кедами на твёрдую землю, подняла голову – какие же они стояли высокие перед ней мужики – два дядьки и её Алёшка… Такое любая девушка заметит. Смотрели на неё и улыбались.

– Разрешите представиться. Генерал Телятников, – Колька натурально щёлкнул каблуками, лихо развернулся, как в вальсе, и предложил руку.

Зося на секунду опешила. Не каждый день по крышам прыгать доводится, не каждую ночь тебя в цветущем саду генералы сопровождают… Но по-бальному кивнула головой (ах, как все девочки любят генералов!) и прошествовала рядом с павлином выступавшим Телятниковым.

Филипповы смотрели им вслед. У Толи сердце пекло. Перенервничал за девочку. Он же всегда девочку хотел. А тут – гляди, какая.

– Ну что, сынок. Пошли. Мать ждёт. Завтра поговорим.

– Хорошо.