Студенты в Москве. Быт. Нравы. Типы

Последний период начинается за две недели до экзамена и тянется вплоть до конца «трудных».

Характеризуется этот период трагическим выражением зеленовато-бледного лица, блуждающим взором воспалённых глаз, пересохшими губами и дурным запахом изо рта.

Юрист похож на сумасшедшего. По ночам бредит, днём на все вопросы склонен отвечать цитатами из Дернбурга… Иногда заговаривается. И почти ежеминутно обливает голову холодной водой, дабы легче было втиснуть узаконенное число страниц…

Масса накопленных «знаний» разражается блестящим фейерверком на экзамене, оставляя после себя чад в голове и таинственные иероглифы в табели: уд., неуд., весьма[94]…

А через три месяца бывший юрист 4-го курса с лёгким сердцем может ответить на вопрос, что такое грабёж.

– Грабёж… э-э-э-это, знаете, когда грабят!..

Голубая подкладка

Первым желанием Громова, как только он узнал о зачислении себя в студенты, было нарядиться в присвоенный студентам мундир. Но, увы, денег, данных родителями, хватило лишь на приличную тужурку… Разве мог Громов удовлетвориться тужуркой? Он страстно жаждал иметь полную блестящую обмундировку.

Большой практик, Громов скоро нашёл себе место в какой-то конторе, где, занимаясь от 10 часов утра до 8 вечера, получал 60 руб. в месяц, обед и завтрак. Через три месяца он скопил столько денег, что мог заказать у лучшего портного прекрасную экипировку.

Время шитья мундира было для Громова переживанием самых сильных моментов студенческой жизни. По нескольку раз Громов бегал к портному справляться, успешно ли подвигается работа. А всем товарищам и знакомым надоел рассказами о своём будущем мундире и сюртуке. Много мечтал…

При шитье сюртука вышел инцидент, благодаря которому Громов невольно сделался «индивидуалистом», человеком «отличным от массы», с «новым» направлением…

Дело в том, что, когда портной прислал узнать, какого цвета сделать подкладку на сюртуке, Громов сначала сказал «белую», но потом что-то сообразил и, встревоженный, побежал советоваться с портным… Не довольствуясь мнением портного, он отправился советоваться ещё с товарищами. Некоторые советовали сделать чёрную – корректную, другие – белую, шёлковую, но один сразу порешил всё дело, воскликнув:

– Последний крик моды – голубая подкладка!

Вскоре все приходящие к Громову могли видеть высокие английские подставки, закутанные белоснежным покрывалом. Громов с торжеством приподнимал покрывало и позволял любоваться ослепительным мундиром и блестящим сюртуком на голубой подкладке…

Затем наступила пора университетской жизни Громова… Эта жизнь ровно и гладко катилась четыре года и не оставила в Громове никаких заметных следов, не затронула никаких сокровенных струн. И единственным различием между Громовым до университета и Громовым после университета является университетский значок, прицеп-ленный на груди. В продолжение четырёх лет он посетил столько раз обязательные лекции своего факультета, сколько требовалось отметок в субинспекторском журнале, и «изучал» науки столь прилежно, чтобы прилично переходить с курса на курс. Остальное время он делил между светской жизнью и практической деятельностью. На этих двух сторонах университетской жизни Громова нам придётся остановиться подробнее, потому что они исчерпывают её всю без остатка и определяют круг громовских интересов и идеалов.

В «светском» обществе он имел успех благодаря мундиру и сюртуку на голубой подкладке, поражающим изяществом покроя и великолепием материала и ярко выделяющимся на сером фоне заурядных сюртуков студенческой «массы». Эти признаки хорошего тона невольно сопричисляли обладателя их к лицу купеческих сынков первой гильдии.

Громов сумел удержаться на высоте положения в течение четырёх лет благодаря таланту сохранить обмундировку почти новой до окончания курса и манерам, не противоречащим блестящей внешности…

Дома Громов священнодействовал с платьем, тщательно закутывал его в белоснежное покрывало. И очень нервничал, если кто-нибудь из гостей начинал пальцами ощупывать добротность материала. Громов не ходил в сюртуке туда, где можно было как-нибудь запачкаться, избегал товарищеских попоек, терпеть не мог, если кто-нибудь брал его под руку и прикасался к сюртуку. В таких случаях он не выдерживал и сердито предостерегал:

– Пожалуйста, не запачкайте сюртук…