Стук тыгдымского коня (СИ)

Отец давно перестроил доставшееся ему в наследство хозяйство. Обложил кирпичом и расширил дом, построил новенькую баню, гараж, и только сарай оставался нетронутым, выделяясь серыми от старости бревнами, на фоне новостроя. До середины вросший в землю, он был построен еще прадедом. Внутри было темновато и прохладно, потревоженные пылинки клубились в проникающем через маленькое оконце луче света.

Балка над головой имела множество потемневших от времени зарубок, сделанных топором. Первую зарубку поставил прадед в тысяча девятьсот пятнадцатом году, уходя на Первую Мировую Войну. В тысяча девятьсот девятнадцатом, вернувшись, он сделал еще четыре. По числу проведенных на службе лет. Следующую в тысяча девятьсот тридцать девятом

году оставил уже дед. Вернулся он только в сорок шестом, и добавил еще шесть. Дальше шли три отцовы - Венгрия, и две дядькины - Афганистан. Последней белела зарубка двоюродного брата, ушедшего в армию весной. Вернувшись, он добавит еще одну - Чечня. Никита, в детстве глядя на зарубки прадеда и деда, всегда удивлялся.

Столько лет. Почти столько же, сколько и ему. Целая жизнь. О том, что сам оставит восемь зарубок, вписав в летопись семьи Таджикистан, он еще не догадывался. Уханов чихнул, и пошел к ящикам с ненужным барахлом. Сняв стоявшие сверху, он принялся рыться в своих старых вещах.

- В детство впал? - съязвила заглянувшая сестренка, увидевшая брата, вертевшего игрушечный автомат.

- Ага. Ты коробку такую черную не видела?

- Нужна она мне.

Дашка исчезла, и вместо нее зашел отец.

- Ты бы лучше, чем херней маяться, картошку прополол.

- Прополю, пап. Прополю, - Никита наконец нашел нужную ему вещь, и, дождавшись пока отец уйдет с выбранной доской, достал из коробки реактивный сигнальный патрон, завернул его в пожелтевшую от времени газету, и отнес к себе в комнату.

- Малявка, пошли картошку полоть, - позвал он сестренку, сидящую у телевизора.

- Щаз-з. Итак все дела на мне, пока ты на учебе прохлаждаешься.

- И какие же такие дела?

Дашка не ответила, сделав вид что внимательно смотрит телепередачу. Усмехнувшись, Никита вышел из дома, и прихватив стоящую у крыльца мотыгу, пошел на огород. Сестра объявилась через двадцать минут.

- Давай, давай, негр. Работай. Солнце еще высоко.

Уханов вытер пот со лба и пристально ее осмотрел.

- Даш, а что это у тебя внизу за нитки болтаются?

- Где? - сестренка принялась пристально разглядывать подол.

- А это ноги! - захохотал брат.

- Дурак. Вот расскажу маме, что ты покуриваешь.

- А я тогда скажу, что Чапыгин жених твой.

- Это неправда. Никто не поверит.

- Я Синевой расскажу. Она поверит. А еще скажу, что целовались с ним в лопухах.

- Вот дурак-то, - Дашка несколько минут помолчала. - А знаешь что?

- Что?

- Тут тебя две девчонки спрашивали. Где ты, и когда приедешь.

- Ну и что?

- Одна такая... - Дашка, ожидавшая вопроса, злорадно сощурилась и изобразила смешную походку. - Тыц. Тыц. Кривоногая. Наверное, она твоя невеста. Хи-хи.

- Конечно моя. Обожаю кривоногих тыц-тыц.

- Вот дурак-то. Куклу мне потом починишь за это.

- За что?

- Потому что любишь меня. Вот за что.

Никита проводил удаляющуюся сестру глазами, и снова принялся воевать с сорняками. Травы было немного, и закончил он быстро. Потом растянулся на траве, с удовольствием вытянувшись, глядя на проплывающие облака. Стрекотали кузнечики. Запах полыни, смешиваясь с дымом растапливаемой бани, приятно щекотал ноздри, пробуждая детские воспоминания.

1985 год. Август

Хорошо спится на печи у бабушки. Сладко. А когда проснешься, можно никуда не спешить. Валятся в полудреме, и вдыхать въевшийся в стены запах дыма, хлеба и лепешек. Или разглядывать висевшие на стене портреты прадеда в белогвардейской форме и деда в буденовке. Хлопнула дверь. Никита увидел промелькнувшие кудри двоюродного брата и сразу зажмурил глаза, притворившись крепко спящим. С Гришкой они вчера сильно рассорились. Все началось с того, что бабушка наконец уступила его просьбам, и отдала дедову нагайку. Когда-то давно дед повесил

ее над входом, как символ того, что он хозяин этого дома. Символ был не двусмысленный, но пользовался он им редко. Несмотря на это вся семья знала: раз снял, то надо тут же всем от мала до велика бежать и прятаться в репьи. Ждать, когда остынет. Когда деда не стало, она долго висела еще на старом месте, и многочисленные внуки всячески пытались ей завладеть. После нескольких попыток похищения, бабушка нагайку спрятала. Так она и пылилась где-то в сундуках, пока не досталась самому младшему. Как же она была хороша! Чуть шевельнул рукой, и тут же раздавался звонкий хлопок. А еще ей здорово

было сшибать банки и бутылки, расставленные на пеньках. Но счастье длилось недолго. Никиту увидел двоюродный брат. Гришка был намного старше, и осенью должен был идти в армию.

- Вот как,- заметил он. - Нам значит и поиграть не давали, а городскому все - и вкусненькое, и нагайку. Дай-ка гляну на нее.

Несмотря на то, что Никита жил всего лишь в районном центре, тут его упорно считали городским. Причем родственники из местного райцентра таковыми не считались.