Ступени любви (СИ)

— В ближайшие несколько дней всё выяснится, тогда и ты все поймёшь, — Чечилия заметила теперь, что на лице золовки больше не было того непробиваемого упрямства, которое всегда мешало Чечилии искать общества Бьянки. Господи, сколько горя вокруг… Чечилия понимала, что если Бьянка и способствовала произошедшим событиям, то, конечно же, ненамеренно, одураченная своим чувством к Пьетро.

И, глядя на побелевшее лицо Бьянки, Чечилия смягчилась. Гнев её угас.

Сама Бьянка раньше не могла бы поверить, что Пьетро способен на предательство того, в чьём замке вырос, что он может изменить Эннаро Меньи, заменившему ему отца, но она видела лицо Пьетро, когда он смотрел на Делию. Она поняла, что Чечилия может оказаться и правой. Как же это? Мир рушился вокруг неё.

И вот теперь рядом с ней сидел тот, из-за кого погиб Пьетро. Почему она не уходила? Бьянка подалась вперёд.

— Вы тоже полагаете, что Пьетро Сордиано предатель?

— Не знаю, — речь Амадео Лангирано была мягка и тиха. — Я удивился, когда он набросился на меня, я не ждал такого, испугался.

Бьянка с удивлением рассматривала мужчину, которого выбрала в мужья ненавистная Делия ди Романо. Он был приятен лицом, строен станом, спокоен и кроток, да к тому же — спокойно признавался в том, что испугался. Девица неожиданно подумала, что никто из знакомых ей мужчин не мог бы признаться в трусости. Пьетро никогда бы такого не сказал. Но этот говорил об этом так, словно не произносил ничего необычного. Бьянка, которая раньше сразу провозгласила бы сказавшего подобное трусом, поняла, что он на самом деле совсем не трус, а само признание в испуге — проявление уверенной в себе мужественности и хладнокровной силы.

— Мне Энрико сказал сегодня, — столь же бестрепетно продолжил Амадео, — что этот человек любил мою жену и хотел убить меня, но я ничего об этом не знал.

Бьянка бросила еще один взгляд на мессира Лангирано, поднялась и пошла в замок, по дороге размышляя о только что осмысленной странности, но потом её мысли снова вернулись к Сордиано. Рыцарские традиции были вековыми, и в основе кодекса чести лежал принцип верности сюзерену и долгу. Поощрялись воинская отвага и презрение к опасности, благородное отношение к женщине, помощь нуждающимся членам рыцарских фамилий и Церкви. Осуждению подлежали скаредность и трусость.

Но предательство не осуждалось. Оно не прощалось. Никогда.

Глава 17

Между тем, начальник эскорта конников Эннаро Меньи чувствовал себя измазанным грязью по самые уши, бесновался до дрожи, и понимал, что всё равно не сможет уснуть. Захваченные пленники — Эмилиано Тодерини, дальний родственник Реканелли, и Паоло Корсини — были заперты под надёжный замок в подземелье замка. Туда Эннаро и направился в сопровождении привратника Сильвио Тантуччи и стражника Никколо Пассано, сына графской кормилицы, причём последний был взят исключительно затем, чтобы удержать самого Эннаро от дурного соблазна уничтожить мерзавцев, осмелившихся поднять руку на людей в храме Господнем.

Эннаро считал, что массарий прав в своих предположениях. Он сразу понял Энрико и не обиделся его предположениям. Всё верно. Безусловно, у заговорщиков был свой человек в замке. Мысль же о том, что это Пьетро Сордиано, была особенно болезненной — Эннаро доверял Пьетро как самому себе. Энрико говорил, что Сордиано хотел в суматохе убить мессира Лангирано, потому что был влюблён в его жену. Эннаро знал о влюблённости Пьетро, но не верил в то, что причиной предательства была любовь. Разделаться с Амадео ди Лангирано Пьетро мог и из-за угла, но предавать его самого, заменившего ему отца, и графа Феличиано, сына благодетеля своего отца?

Это же совсем Бога забыть надо, рыцарскую честь потерять.

Эмилиано Тодерини был сыном Гильельмо Тодерини, бывшего главы Совета Девяти, смещённого графом Феличиано, обнаружившим немалые злоупотребления последнего. Эмилиано примкнул к Реканелли с благословения отца, но когда узнал, что напасть на братьев Чентурионе придётся в храме, странно дрогнул и оробел. Паоло же Корсини ожидал, что братья Реканелли захватят тирана Феличиано Чентурионе и будут судить, и кровавая драма под церковными сводами ужаснула его. Ужаснул его и тот, кому граф Феличиано был обязан спасением, и чьё имя теперь превозносила толпа — мессир Северино Ормани. Оба пленника были удручены и сокрушены сердцем, и потому мессиру Меньи не пришлось, к его немалому изумлению, прибегать к угрозам. Правда, Тодерини знал немного, ибо присоединился к заговору поздно, Паоло же подтвердил, что переговоры Джузеппе Реканелли вёл именно с Пьетро Сордиано, дважды побывавшем ночами в доме Реканелли, но сколько ему было уплачено — о том не знал.

Эннаро ощутил тяжёлую, давящую сердце усталость. Сомнений не было, его предали. Он с трудом поднялся и, дав знак своим людям идти за ним, покинул каземат. Тантуччи и Пассано молчали, и Меньи, просто желая лишний раз убедиться в том, в чём и без того не сомневался, спросил подчинённых, верят ли они в вину Сордиано? Тантуччи кивнул сразу, Пассано помедлил, но встретившись с Эннаро глазами, твёрдо ответил.