Ступени любви

Синьор Павезе не счёл нужным ответить массарию и важно поздравил его сиятельство графа Чентурионе, с появлением на свет племянников, и лишь после этого сообщил мессиру Крочиато, что донна Чечилия жива, пребывает в добром здравии, просто нуждается в отдыхе. Доктор не мог простить незадачливому супругу его глупости. Подумать только! Пригласить этого неуча Лучано Симонетти, его конкурента! Катарина Пассано, вошедшая следом, видя, что мессир Энрико недоуменно трёт лоб и нетвёрдо стоит на ногах, сообщила ему, что Чечилетта родила двойню, оба мальчика здоровы, вот почему-то у него во сне пирог и распался на две половины. К близнецам это было. А он, дурень, ни сны толком разгадывать не умеет, ни держаться по-мужски. Лучше у жены поучился бы. Увы, мессир Крочиато и тут не показал пример мужской доблести, а просто упал на руки дружков. Он не спал три ночи, испереживался и переволновался, и теперь просто обессилел от ликования.

Тут, по счастью, ловчий Людовико Бальдиано и сокольничий Пьетро Россето вернулись в замок с охоты, привезя дюжину куропаток. Северино Ормани вывел Энрико во двор и усадил на скамью возле конюшен. Шталмейстеры натаскали поленьев, развели костёр, Мартино Претти бодро распоряжался, гоняя взад и вперёд поварят. Вскоре ощипанные и выпотрошенные тушки куропаток были вымыты, посолены снаружи и изнутри, внутрь были вложены ягоды можжевельника, свёрнутые трубочкой виноградные листья, потроха, ломтик лука и кусочки сливочного масла. Тушки были обложены тонкими ломтиками шпика и перевязаны. В глубокой сковороде растоплено масло, куропатки были обжарены, потом тушки разрезали пополам и подали новоиспечённому отцу с брусникой.

К этому времени Энрико вспомнил, что не только не спал эти дни, но и практически ничего не ел. Он не осознавал своё счастье, даже не понимал его. Однако, основательно закусив, расцеловав супругу и испуганно поглядев на своих новорождённых крошек, Энрико рухнул на сеновал, где проспал сутки без просыпа. После чего начал постепенно снова умнеть.

Но вернувшееся здравомыслие тут же ввергло новоявленного папашу в грех гордыни. Энрико начал свысока посматривать на друга Амадео, да и на всех прочих тоже. Двойня! Это вам не кот начхал, это суметь надо. Епископ смирил гордеца. «Дети — от Господа, нехристь!» Энрико опомнился и начал деятельно созывать гостей на праздничную трапезу и готовить крестины.

Он ликовал, сновал вокруг жены, кружил вокруг колыбелей, вторую из которых пришлось спешно заказывать плотнику, мурлыкал, как сытый кот, и любовался кормлением своих малышей. Двое сыновей!

Лучия узнала от Катарины, что у графа родились двое племянников. С каждым днём приближался срок её родов. Лучия заметила, что граф нервничает и беспокоится, временами уходит в себя. Катарина сказала, что днём он часами сидит в церкви.

Феличиано Чентурионе и вправду не находил себе места. Ужасы, порождённые воображением, один страшнее другого, вставали перед глазами. Его малыш погибает в утробе, не может выйти наружу… Рождается мёртвым… Оказывается уродом с огромной головой… Боже, сжалься, прости все грехи мои… Он снова пожертвовал триста дукатов ди Романо на украшение золотом иконы Мадонны дель Розарио, умолял молиться о его наследнике.

Надо сказать, что Раймондо ди Романо не знал, что граф взял себе в наложницы девицу Реканелли, услышав об этом поздно, когда девица была уже беременна. Это было не по-божески, и епископ попытался внушить своему исповеднику, что он грешит. Чентурионе понимал это и без него, но твердо ответил, что убийцы и их родня стоят вне закона. Ребёнок же послан ему Богом — как восполнение его урона, потери брата. Род Реканелли отнял у него наследника — род Реканелли и вернёт его ему. Раймондо видел, что его уговоры будут напрасны: Чентурионе был уверен в своей правоте.

Епископ потребовал, чтобы девица приходила на службы и причащалась. Чентурионе не хотел, чтобы она мелькала в замке, тем более среди его друзей, и пытался было возразить. Раймондо зашипел змеёй и пригрозил отлучить его самого — Феличиано вздрогнул, поняв, что тот не шутит. Вяло кивнул.

С тех пор Лучия вместе с Чечилией неизменно появлялась на мессе.

Раймондо ди Романо посетовал на поступок Феличиано и в кругу друзей — не по-рыцарски это. К тому же блудное сожительство безбожно. Амадео горестно кивнул, но заметил, что Феличиано всё ещё ненавидит род Реканелли, Энрико подтвердил, что Чентурионе всех женщин считает дурочками, разве что к Катарине иногда прислушивается, а так даже в юности ни в одну не влюбился, лиц не помнил, говорил, что на девок лучше всего смотреть сзади. Он, Энрико, и представить не может женщину, которая будет в его вкусе: Франческа была брюнетка, он звал её вороной, Анжелина — блондинка, Чентурионе бормотал, что белые козы такие же козы, как и чёрные. Рыжих он называл драными кошками, толстых — шматами сала, худышек — мощами и скелетами, порядочных — злючками и недотрогами, страстных — липучками и потаскухами, холодных — озёрными форелями, а пылких — головёшками.