— Нет. Ни того ни другого. Это было очень давно, и я был очень молод. Ярость… Было много излишней ярости. Мне смешно, когда я вспоминаю, как сходил с ума. Из-за того, что не получу, чего так жажду, к чему так долго и упорно шёл. В тот лучший день в моей жизни я первый раз посмеялся над собой. И сейчас я смеюсь, но уже над другими.
— Но почему ты выбрал Сыновей Тархи?
— О, я много бродил, много слушал. Бессмертные отняли силу, питающую ви́дение, но слух я унаследовал не от них, — при этих загадочных словах Аркаис усмехнулся снова. — Путь привёл меня к порогу Сыновей Тархи. Их оставалось даже меньше, чем Великих. А теперь их всего двое. Этот мир мельчает, Раванга. Ещё одно свидетельство в пользу того, что пора уходить.
— У Сыновей Тархи тебя никто не стал держать у порога, подобно Бессмертным.
— Конечно. Я нашёл то, что искал… хотя в те времена их учение изрядно меня потрясло. Именно тогда я понял, что не только человек находит путь, но и путь — человека. Все связано. Ты выбираешь то, что уже выбрано. И выбрано то, что ты выбираешь. Времени нет, есть только миг, малая малость.
— Эту истину знает каждый Ведатель Третьего Посвящения.
— Он знает её из священных текстов. Я же был ею. Впервые я был чем-то, и это сделали Сыновья Тархи, а не Бессмертные.
— Ты пеняешь мне на моё зрение, но сам привязан к своему пути так же, как и я.
— Я знаю об этом.
— Ты мог бы выбрать лучший путь, чем на каждом шагу бросать вызов Бессмертным. Без права на ошибку. Никогда не поздно.
— Кто такие Бессмертные? Такие же порождения Великой Песни, как и мы. Да, они могущественнее, да, играют нами, как захотят. И только. Живительная сила, о которой ты твердишь, не переставая, принадлежит не им. Не они её рождают, а она их. Это не более чем Великая Песня, и не одни Бессмертные поют её. Она звучит, и каждый волен услышать её по-своему, как бы его ни учили. Кто бы ни учил.
— Их голоса сильнее сотен и тысяч любых других, — возразил Раванга.
— Тогда почему ты спрашиваешь их о Маритхе и ничего не слышишь? — К Аркаису вернулась прежняя едкость.
— Ты не можешь этого знать.
— Не могу. Но догадаться несложно. Ты слишком часто ошибаешься в нашем противостоянии. Если бы они вели тебя… — Он развёл руками, посылая Великому одну из своих ухмылок. — И потому я собираюсь выиграть. Быть может, они передумали не пускать меня на порог, раз я зашёл так далеко без их помощи?
— Они сказали бы мне.
— Может, ты перестал слышать то, что говорят Бессмертные, потому что слышишь лишь себя?
— Ты позволяешь себе слишком много.
— Ты хочешь услышать то, чего нет. Ты жаждешь, чтобы они указали дорогу, на которой меня можно остановить, загнать в ловушку. Но они молчат, поэтому ты сам все время оказываешься в ловушке собственных деяний, собственного выбора. Ты слышишь их? Разве это они побуждают тебя к вмешательству?
— Они предоставляют мне решать. Так уже бывало. Это новая ступень, ещё одна.
— Не упади!
Две сидящие фигуры выросли почти одновременно. Вытянулись вверх, колеблясь.
— Ты укажешь место, где прячут Маритху? — Голос Великого прозвучал так же ровно, как обычно, но совершенно отстранённо, словно самого Раванги за голосом уже не было.
— Найди, если сможешь, — откликнулся Сын Тархи из какой-то далёкой дали.
Когда-то все тряслось и дребезжало от их неистового противостояния. Когда-то рвались струны на муштарах. Теперь же опустилась тишина, такая же неистовая, как прежде звон. Ветер больше не трепал ни волос, ни одежды. Он умер. Умерло все вокруг, будто из него забрали всю силу.
Давно опустившаяся ночь, едва подсвеченная маленькой луной, скрывала полную картину странного поединка. Тусклые звезды исчезли в небе, словно их накрыли темным покрывалом. И посреди жуткого безмолвия застыли две фигуры. Чудилось, что путники ненароком заснули сидя.
Время тоже остановилось. Они сидели неизмеримо долго. Казалось, прошли дни, даже целые годы, но день ни разу не сменил ночи, а луна взирала на открывшееся ей зрелище с того же самого места.
Безмолвие стало угрожающим, потом невыносимым. Вот-вот зазвенит, а потом и загрохочет. Воздух сделался плотным, как камень, и холодным, как ничто не вымерзает в этом мире даже в разгар морозов. Мир — маленьким, как скорлупа. Он давил и давил снаружи, заставляя воздух уплотняться все больше и больше. На мгновение все остановилось. Потом раздался ужасающий удар, и сидящие фигуры отбросило в стороны. Тут же с рёвом ворвался ветер, разметая все вокруг. Холод в одно мгновение сменился жаром, не зажёгшим ничего, лишь опалившим лица. Недалеко от места необычной схватки клубилась пыль над искрошенной поверхностью скал.
Сын Тархи медленно приподнялся, не обращая внимания на ветер, ощутимо шатавший его из стороны в сторону. Поднял голову и Раванга. Он пережидал неистовые порывы.
— Маски сорваны, — хрипло рассмеялся Аркаис. — Но это лишь тонкий верхний слой. Сфера же бесконечна.