Стужа

На погребении молодого возчика тоже было много народу. Хозяйке досталось место, так сказать, в первом ряду, в течение всей церемонии она стояла у открытой могилы и плакала. «Сил моих нет. Всегда плачу, когда хоронить иду», — говорит она. Гроб с возчиком несли четверо его бывших одноклассников. Священник сказал что-то про «короткую, но богоугодную жизнь». Невеста стояла между обоими родителями, тоже вся в черном. Процессия двинулась вокруг могилы, каждый взмахивал над ней кропилом, только художник и я оставались на некотором удалении, у кладбищенской стены. Не дожидаясь встречи с родственниками, мы покинули кладбище, спустились по передней лестнице на деревенскую площадь и скромно встали в сторонке. Оркестр заиграл марш, и грома было предостаточно, как водится на сельских похоронах, которые обходятся без скорбной тишины. Еще во время погребения из окон и дверей ближайшей гостиницы доносилось звяканье посуды, приготовленной для поминок. Из бочек выбивались пробки. Под ножами дымилась свежекопченая ветчина. Я подумал о том, что и у нас в Л. похороны протекают по такому же образцу. Может быть, еще помпезнее, поскольку народ более зажиточный. И тут я вдруг задумался о последнем пути какого-нибудь бедолаги, о том, как хоронят кого-нибудь из богадельни, со стройплощадки, из железнодорожного барака. Того, кто «не из наших». Такое я тоже наблюдал, а если бы и нет, то мог бы себе представить. Тут обходится без всякого шума и без отпечатанных извещений, так как на это нет денег, наскоро мажут морилкой гроб из дешевой древесины и тут же, над перенесенным с постели покойником, приколачивают последнюю доску. Никому и в голову не приходит, что, может быть, следует попрощаться с телом. Да и где? В богадельне? В убогом жилище железнодорожника? В столовке электростанций? В конторе целлюлозной фабрики? Нет, поскорее бы заколотить гроб. Какой там священник, его и известить-то не успевают, а часто и не вспоминают о нем вовсе. К чему? Живодер копает яму глубиной два метра двадцать, согласно инструкции, и в семь утра, не собрав и горстки людей, даже из тех, кому делать нечего, живодер и пономарь тащат гроб к яме, опускают и скорехонько закапывают. И рабочий снизу, из долины, может быть уверен, что ни одна собака на его похороны не придет. Другое дело, если он погибнет по всем правилам — как жертва несчастного случая на производстве, тогда его проводит часть коллектива, какие-нибудь слова скажет инженер, а умри он своей смертью, не на рабочем участке, никто и не пошевелится. Жена и та дома останется ввиду холодной погоды и хворости детей. Да и зачем вообще кому-то тащиться на кладбище? «Знатные похороны, — сказал художник на пути домой. — Странное дело, ведь я был тем, кто обменялся с возчиком последними словами. Ни одна душа об этом не знает».