Кастро оглянулся. Никого не было поблизости. Он знал, что он сам отдал приказ расширять телефонную сеть. Противоречие было неразрешимым. Но чувства требовали выхода. И тогда он поднял автомат и открыл огонь по телефонным проводам. Один провод, перебитый пулей упал на землю. Немного успокоившись, Кастро вернулся в машину и сказал управляющему:
— Вообще-то я должен был бы пристрелить тебя.14
4. Показательные процессы
В этом эпизоде Кастро с наивной прямотой выдаёт движения души низковольтного самодержца. Когда жизнь подносит ему в очередной раз что-то неподвластное его воле, в нём вспыхивает неодолимый импульс отыграться на тех, кто предупреждал его о возможности поражения. А ещё лучше — объявить их самих виновниками. А ещё лучше — заставить их признать себя виновными в случившемся.
При анализе показательных процессов в коммунистических странах объективного наблюдателя прежде всего поражает покорность обвиняемых. Конечно, пытками и угрозами человека можно заставить признаться в чём угодно — вся история инквизиции подтверждает это. Но почему их заставляли каяться и сознаваться в преступлениях, нелепость которых была столь очевидна каждому разумному наблюдателю? Неужели нельзя было разработать обвинение, в котором была хотя бы тень правдоподобия?
Писатель Артур Кёстлер в своём романе "Тьма в полдень" пытается дать художественное истолкование этой загадки. Бывший красный командир Рубашов — он же бывший народный комиссар и член центрального комитета партии — арестован по обвинению в измене родине, саботаже и прочих преступлениях. Умный следователь Иванов понимает, что пытками такого человека не сломить. Поэтому он шаг за шагом подводит Рубашова к мысли, что, коль скоро он посвятил всю свою жизнь партии, теперь он должен сослужить ей последнюю службу: признать свою подрывную деятельность, то есть взять на себя вину за хозяйственные провалы. Разве не исповедовал он сам священный лозунг ПАРТИЯ ВСЕГДА ПРАВА? Разве не утверждал, что ошибаться могут только отдельные члены партии? Теперь пришло время доказать на деле, что партия для тебя выше не только собственной жизни, но и чести.
И Рубашов шаг за шагом уступает этой логике. Он готов подписать покаяние и признать, что объективно его дела и его слова шли во вред партии и стране. Но он отказывается признаться в организации актов саботажа, ибо это — полная нелепость, которой никто не поверит.
Тогда за дело берётся помощник Иванова — следователь Глеткин. Парень из бедной крестьянской семьи. Недалёкий. Открыто презираемый и Рубашовым, и Ивановым. Он-то и становится победителем. Это он объясняет Рубашову, что все эти его "объективно", "ход исторического процесса", "диалектика развития" народной массе непонятны. А "шпион и вредитель" — понятные обвинения. И поэтому он должен подписать своё покаяние в той форме, которая будет понятна массе. Неважно, что несколько умников такому покаянию не поверят. Сила сегодня — только в массах. Не сам ли Рубашов проповедовал это всю жизнь?
По сути низковольтный Глеткин требовал от высоковольтного Рубашова не просто капитуляции. "Сложи своё главное оружие, которым ты сильнее меня, — логику и разум. Подчинись нелепости
— ибо она стала силой. А сила, которую ты называл "объективная реальность", была твоим кумиром на всём твоём жизненном пути. Теперь поздно отвергать её только потому, что она готова уничтожить тебя самого".
И Рубашов сдаётся. Но ещё до того как его отправят на показательный процесс, на расстрел уводят другого умника — Иванова. А Глеткин занимает место расстрелянного.
Конечно, в реальной жизни всё шло гораздо проще. Признания вины гораздо чаще вырывались пытками, голодом, бессоницей. Тех, кто выдерживал пытки и не ломался нравственно, на процессы просто не выпускали — расстреливали в подвале. В рассказах самих палачей мелькают сообщения о том, что признания вины гораздо легче было выбить из тех жертв, у которых были семьи, — страх за родных действовал сильнее боли.
Второй вопрос-загадка, связанный с показательными процессами: зачем? Зачем Сталину, Мао Цзе-дуну, Кастро, Пол Поту нужны были эти суды над бывшими соратниками? Обычный ответ: шла борьба за власть. Но настоящая борьба за власть идёт внутри партии гораздо раньше — подспудно, скрыто, упорно. Создаются и распадаются группировки, о которых долго никто не догадывается. На показательные процессы впоследствии вытаскивают тех, кто уже потерпел безнадёжное поражение.
Да и какую угрозу для власти Сталина в 1936 году могли представлять снятые со всех постов Бухарин и Зиновьев? И чем мешал Мао Цзе-дуну послушный ему во всём президент Китайской республики Лю Шао-ци (1967)? Зачем Пол Поту нужны были "признания" его бывших товарищей по борьбе, которые выбивали из них под стук пишущих машинок в страшном здании 8-21 на окраине Пном-Пеня (1977)? И какие политические цели мог преследовать Кастро, отдавая под суд своих лучших генералов в 1989 году?
"Генерал Очоа, красивый, элегантный, с чёрными вьющимися волосами, с длинным горбатым носом, держался в суде бесстрастно,