Субботним вечером в кругу друзей

— Ну, а я что говорю! — торжествующе захохотал Простосердов. — А я что говорю!

«Ну, теперь завелись на час», — с тоскою подумал Петр Игнатьевич, который никак не мог сосредоточиться на одной мысли. Нужная мысль мелькала перед ним, как рыбка, которую он пытался поймать рукой в водоеме. Внимание его тотчас же отвлекалось разговорами.

Наконец хоккейная тема была исчерпана, и сослуживцы не торопясь приступали к делам. Некоторые принялись за чтение газет, другие доставали папки с бумагами и неторопливо шуршали ими. Именно в этот благодатный момент Петр Игнатьевич и поймал одну из вертких рыбок за хвост и всеми силами пытался удержать ее. Зазвонил телефон. Единственный в комнате, он стоял на столе Петра Игнатьевича.

— Саша Простосердов, тебя, — крикнул Петр Игнатьевич.

— А кто звонит? — на ходу поинтересовался Саша. — Мужчина или женщина? — Он взял трубку и с ходу стал кричать в нее, нисколько не задумываясь, что может помешать кому-то, тем более Петру Игнатьевичу, рядом с которым он стоял. Саша оглушительно реготал.

— Здорово, Феликс, дорогой! — кричал он. — Сколько лет сколько зим. Как дела, старичок? Почему не звонил? А мы тут только что толковали насчет вчерашнего матча. Ты был? Как же это я тебя не встретил? Ну скажи с ходу, кто, по-твоему, лучший бомбардир. Ну, говори, говори не думая. Кто? Осетинский? Ну молодец! Ну отмочил! Ха-ха-ха! Чтоб мне пропасть. А мы здесь все утро проспорили, а про Осетинского забыли.

Петр Игнатьевич некоторое время держал рыбку одной рукой. Она отчаянно била хвостом — вот-вот вырвется. Тогда Петр Игнатьевич схватил ее второй рукой и пытался поймать зубами кончик ее хвоста, который быстро дергался из стороны в сторону.

— Игоря давно видел? — продолжал Простосердов. — Давно? Я тоже давно. Говорят, спился. А жаль — хороший был малый. Как в преферанс играл!

Рыбка вильнула хвостиком и чуть не выскользнула, благо Простосердов на минуту замолчал и Петр Игнатьевич с трудом удержал ее и с нетерпением ждал, когда же закончит свой разговор этот трепач Сашка. Через несколько минут он опустил трубку и с неистовым возбуждением стал объяснять Петру Игнатьевичу:

— Феликс звонил, дружок еще со школьных лет, разыскал, собака. Хороший парень. На спор в девятом классе, не отрываясь, выпил трехлитровый баллон пива.

— А я слышал, что желудок человека… — вмешался Плексиглазов, который жить не мог, чтобы не влезть в разговор, который затевал Сашка.

Петр Игнатьевич заслушался и забыл про рыбку, а когда хватился, ее и след простыл — исчезла. Он стал страдальчески морщиться, изо всех сил пытаться припомнить, что же сия рыбка значила. На ум ничего не шло. Петр Игнатьевич чувствовал себя обокраденным. Он напрягся и решил не обращать внимания ни на какие разговоры, а думать, думать, думать, пока не вернется исчезнувшая рыбка. Кто не знает, каких мук стоит нам вернуть пропавшую мысль!

К столу Петра Игнатьевича подошел Плексиглазов, стал набирать город.

— Алло! — кричал он в телефонную трубку. — Алло! Это город?

Краешком глаза Петр Игнатьевич видел, что Плексиглазов держит трубку, отставив мизинец в сторону. «Ишь, старая кокетка, — подумал он. — Опять свидание назначает». Плексиглазов соединился с тем, кто ему требовался, и вдруг заговорил не обычным своим, а каким-то льстиво-игривым голоском, почему-то называя того, что был в трубке, мужским именем — Валерий Николаевич. «Что за наваждение? — подумал Петр Игнатьевич. — С кем это он так странно разговаривает?» Сашка тоже с удивлением уставился на Плексиглазова.

— Валерий Николаевич! — кричал Плексиглазов в трубку. — Давай вечером сходим в Дом композиторов, у них знатно. Тихо, никого посторонних, одни музыканты.

«Ишь, шельма, маскируется, — думал Петр Игнатьевич, — новая краля завелась, Валерием Николаевичем окрестил. Прошлую за племянницу выдавал».

Плексиглазов окончил говорить, на его физиономии была написана высшая степень удовлетворения.

— Ты что же это, решил нас за нос водить? — с обидой спросил Простосердов. — Разговариваешь с бабой, а называешь ее мужским именем. Ну и прохиндей!

— С какой бабой, ты что, очумел? — попробовал возмутиться Плексиглазов.

— Думаешь, я не слышал ее голоса?

— А слышал, так помалкивай, не твоего ума дело, — отрезал Плексиглазов. — Это тебе не хоккей. Понял?

Петр Игнатьевич обхватил голову руками и постарался сосредоточиться на одной мысли, которая все никак не хотела оформиться во что-то законченное, цельное и теперь прикидывалась уже легкомысленной обезьянкой, строила Петру Игнатьевичу рожи и показывала язык.

К его столу подошел Сашка, поднял трубку телефона, набрал номер. Ему ответили, и тогда он повернулся спиной к Петру Игнатьевичу. Сделал он это, по-видимому, из лучших побуждений. Чтобы не мешать Петру Игнатьевичу. Но тому как раз было вдвойне неприятно смотреть на его туго обтянутый серой материей зад с пятном на левом бедре.

«Надо попросить завхоза поставить еще один, параллельный телефон в комнату, — тоскливо подумал Петр Игнатьевич. — Так совершенно невозможно работать».