Субъект. Часть первая

– Так возьми, – отвердевшим голосом бросил я ему вдогонку.

Его спина окаменела, но, по-видимому, вспомнив, что в основном всегда это делаю я, он что-то буркнул в знак строптивого согласия и захлопнул за собой дверь в ванну, откуда вскоре начали доноситься натужные сморкательные усилия.

Я захлопнул дверь в комнату и, с наслаждением растянув ноги на кровати, возобновил внутренний консилиум с самим собой.

Сам факт того, что я могу дистанционно порождать кинетическую силу внутри любой материи, был очевиден и подтвержден. Но присутствуют ли здесь ограничения? Имеет ли значение размер предмета, попавшего в плен моей воли? А вес? Какова величина затрат моего мозга на это? Влияет ли на величину количество этих предметов, их расстояние до меня и траектория движения… Подкреплена ли мощь испускаемого мной импульса чем-то еще… положением тела, например? А может, никаких ограничений нет и вовсе?

С одной стороны, отсутствие здесь каких-либо правил делало меня богом. Но с другой, было бы неинтересно, если бы их и впрямь не существовало…

Голова шла кругом от этих вопросов, но я был возбужден. Впервые я почувствовал себя ученым. И не типичным, современным недотепой, исследующим очередную социально-психологическую глупость или реакцию насекомого на песню какого-нибудь знаменитого рок-музыканта. А настоящим исследователем, что пытается проникнуть в неведомое, да и еще находящееся в его собственной голове. Кто-то это назвал бы лишь мысленными экспериментами… Но по правде, это было экспериментами над самой мыслью и ее силой…

Оглядевшись, я впервые пожалел, что комната, где я живу, почти пуста и минималистична. Правда, у стены по-прежнему валялись осколки разбившейся картины. Уже неплохо. Комки пыли в углах, точно так же могли сойти за одну из контрольных групп моих подопытных. А еще я точно помнил, что где-то в шкафу забился в захламленную полку колпачок от канувшей ручки, подаренной директором фирмы на собеседовании. Вызывающе покосившись на увесистые и порядком соскучившиеся по мне гантели возле шкафа, я захотел испробовать и их, но на всякий случай передумал, так как предположил, что помимо позвоночных грыж могут существовать еще какие-нибудь и ментальные…

Подойдя к осколкам, я заметил нечто похожее на кусочек микросхемы. Изучив его и некоторые другие останки подарка от доброго дядюшки нейрохирурга, я пришел к выводу, что эта картина может не только быть предметом созидания, но и сама вполне способна созидать. Меня, например. Сложно, должно быть, было нейрохирургу строить из себя само удивление, когда я рассказывал ему про припадок… Стоит ли ему теперь вообще доверять…

Справившись с неприятными чувствами, я все же решил подумать об этом позже, а пока не отвлекаться от своих экспериментов. Зачерпнув горсть пыли и сграбастав осколок с колпачком, я разложил все эти предметы на подоконнике.

Межатомные связи осколка как бы издалека отдавали неорганизованностью, разболтанностью и беспорядочностью, в них не было свойственной связям в железе или меди дисциплинированности, стройности и красоты бесконечно повторяющихся структур. Полет алиеноцепции сквозь них напоминал езду на американских горках в зазеркалье. И все же подобная неряшливость в строе молекул не способна была воспрепятствовать быстро пробивающемуся по катакомбам межатомного пространства щупальцу моего влияния…

Так же и пластмассовому колпачку я предложил понюхать кулак моей воли. Я нащупал индивидуальную проушину каждого из всех подопытных, которую лишь оставалось подцепить мысленным крючком и дернуть…

Осколок неохотно тащило по моему условно лабораторному столу, а потом внезапно швырнуло с такой силой, что он пропал из виду. Пыль взвилась неконтролируемым облаком в воздух. Но колпачок я заставил встать и замереть, словно вычурного кадета на Красной площади. Он будто отдавал честь моему первому достижению.

В течение следующего часа я экспериментировал с комбинациями мыслей и движений, пробовал результативные сочетания поз и ракурсов воздействия. А подопытный колпачок, надо отдать должное, обладал изрядной долей терпения. Он молчаливо выдерживал все нагрузки и издевательства, которые только могла предложить моя пытливая фантазия. Он танцевал, метался из угла в угол, нервируя кота. В конце концов, спустя час, мне удалось состряпать общий вывод.

Всё окружающее пространство было иннервированным. Оно напичкано рецепторами, заметными только мне и которым я был способен посылать возбудительные сигналы, толкающие их к действию. Точь-в-точь как своим мышцам. И этого было вполне достаточно для реализации любых, но при этом невероятно скромных желаний.

Хоть все вокруг и стало продолжением моего тела, но сам я при этом чувствовал себя атрофированным, как овощ, пролежавший в коме много-много лет. Сила сокращения всех этих не принадлежавших мне микромышц была серьезно ограничена моей неопытностью в этой новой, абсолютно непривычной человеку практике.