Субъект. Часть первая

О том, что кто-то поймал какого-то подозреваемого, коих на дню по десять-двадцать человек, вряд ли станет известно публике в ближайшее время. И уж тем более Айсбергу. Они не могут знать, что я попал под арест. Мой друг не должен никому звонить!

Но как я дам ему знать об этом… Даже если мне позволят позвонить ему в участке, наверняка он упомянет парочку теперь уже запретных слов о том, что я ему сказал накануне встречи. Возникнут недолгие расспросы, итог которых предрешен – они узнают все то, что я делал, начиная с сегодняшнего утра. Но я должен найти способ! Должен!

– Извините, а где мы сейчас едем? Какая улица? – вежливо обратился я к полицейскому.

Тот, окинув меня подозрительным взглядом, прорычал:

– А не все ли равно?

– Я должен уведомить свою семью.

– Мы едем в центральный участок, – более спокойно ответил полицейский, – уже близко.

К счастью, мой друг жил всего в нескольких кварталах от центрального участка. Но заглядывать в столь отдаленные края обозреваемого мной поля, до краев наполненного мириадами сигналов от всех, даже самых несущественных вещей и явлений, мне еще не приходилось. Чем дальше находился от меня эпицентр излучаемого сигнала, тем большее количество помех испытывал я при его анализе. Помех не в нем самом, конечно, а единственно в своем восприятии, чье напряжение росло экспоненциально, без возможности проигнорировать встречную волну сигналов, накатывающую при расширении радиуса моего обзора. Так что все, что находилось от меня на расстоянии более одного километра, могло восприниматься только в сопровождении невыразимо отвлекающего шума. Хуже, чем вслушиваться в лепет душевнобольного, нашептывающего себе в гремящем вагоне электрички. Но терять мне было нечего.

Звук вокруг меня абсолютно исчез, как если бы я очутился в каменной штольне. Я закрыл глаза и полностью переключил свое внимание на лишенный всяческих красок ландшафт, где в качестве контраста выступала одна лишь интенсивность, яркость или тусклость, тьма на фоне более темного, бледность посреди матовости более уверенной в себе поступи сигналов. Но ни один из них, даже самый блеклый, бесконечно слабый сигнал не терялся в массивных тенях остальных, здесь все отображалось по совсем другим законам, которые даже и не описать и не представить без возможности даже просто о них предположить до тех пор, пока сам в действительности не увидишь.

Благодаря одним лишь догадкам, то и дело возникавшим из-за смутных ощущений знакомого, ориентируясь лишь по привычным силуэтам зданий и задворок, опираясь на характерные очертания деревьев, урн, детских площадок и даже некоторых машин, что не меняли место своих стоянок на протяжении двух лет, я вскоре нащупал этаж моего друга. На мое счастье, он был дома.

Половина проблемы решена. Но осталась и другая половина, ничуть не легче, тем более, мое внимание терзали ни на миг не прекращающиеся помехи от всего того, что творилось между нами. А порой какая-нибудь резко затормозившая машина, или скачок напряжения, или даже просто какой-нибудь чересчур громкий звук всколыхивали и затуманивали лазейку моего обзора, отчего и без того мутное изображение комнаты с другом шло рябью, и меня грозило выкинуть из этого островка пространства. Друг сидел за столом и мял телефон. Телефон был с сенсорным экраном, писать на нем я не смогу. Но отключить, пока ищу способ с ним связаться, было вполне в моих силах. Главное, нащупать эту кнопочку питания, а еще лучше – место, где разъединяется контакт между аккумулятором и процессором…

Телефон в его руках потух. Вскинув бровь, мой друг нажал на кнопку питания, и телефон стал загружаться. У меня была минута, даже меньше. На его столе царил бардак, там были и книги, страницы которых мне казались незаполненными, и авторучки с карандашами, количества которых было отнюдь не достаточно, чтобы суметь выразить мысль, заключенную даже в одно слово. К тому же на таком расстоянии мне они казались тяжелы и неповоротливы. Также на столе покоились потрепанные временем очки, пустой пакет от чипсов, смятая футболка, стопка тетрадей и скомканные листки бумаги. Фото в рамке. Целая груда зубочисток. Нет! Судя по их двусторонним кончикам, ушные палочки. Беря во внимание неравномерные пятна и утолщения на них как по форме, так и по степени упитанности излучаемого ими сигнала – использованные, с комками налипшей ушной серы. Ну что ж, это лучше, чем ничего.

К величайшему изумлению друга, две дюжины забытых им, но не забывших про него грязных ушных палочек ринулись на середину стола, выскользнув из-под бумажек. Он в поисках ответа глянул на окно, но оно было закрыто. Палочки стали собираться в корявые, но вполне понятные буквы – «НЕ ЗВОНИ».