Субъективный словарь фантастики

Увы, Институт не похож на благообразный Хогвартс из сказки про Гарри Поттера (см.). Скорее, это механическая пыточная машина из рассказа Кафки; удавка, из которой не вырвалась бы даже люк-бессоновская Никита. Не хочешь – заставим, не можешь – зароем. Бесполезно вякать про права человека: педагоги – давно уже не люди. Более того, профилирующие дисциплины должны и студентов к третьему курсу превратить в некую философскую абстракцию, совокупность символов, архимедов рычаг… Но что такое – перестать быть человеком? И на что способно чистое Слово, бывшее когда-то девочкой Сашкой Самохиной? Мысль о возможности воздействия на материальную среду лишь с помощью второй сигнальной системы вносит сумятицу в стройную иерархию традиционных ценностей, ослабляет позиции пресловутых «людей дела». Получается, что и героев вроде тургеневского Рудина (с его сентенцией «Доброе слово – тоже дело»), вознесенных над унылой эмпирикой, тоже можно причислить к демиургам…

Как и Паланик, Дяченко сознательно избегают точек над «i» и «окончательной» формулировки ответа. В обоих романах открытый финал нужен для того, чтобы дать читателю право сделать выводы самостоятельно, а не для того, чтобы оставить задел для сиквела: все ведь уже сказано.

Коматозники

Мистико-психологическая драма «Flatliners» (США, 1990) снята режиссером Джоэлом Шумахером. Талантливый студент-медик Нельсон (Кифер Сазерленд) намерен испытать на себе состояние клинической смерти и поведать людям о «посмертном» опыте. Вслед за Нельсоном такому же испытанию подвергнут себя его друзья – Джо (Уильям Болдуин), Дэвид (Кевин Бейкон) и Рейчел (Джулия Робертс), – все больше увеличивая время пребывания в коме. Сперва их заворожат риск и необычность ощущений, но вскоре каждый поймет, что игры со смертью не проходят бесследно…

Идея о том, что духовная сущность человека не исчезает после физического распада телесной оболочки, лежит в основе большинства мировых религий. Некоторые ученые (среди них Эдуард Леруа и Пьер Тейяр де Шарден, создатели теории ноосферы) пытались модернизировать данный теологический постулат, балансируя между наукой и верой. В отличие от теологов и философов, врач и психолог Реймонд Моуди решил оставаться в рамках эмпирики. Автор «Жизни после жизни» проанализировал рассказы полутораста пациентов, переживших клиническую смерть, классифицировал материал и сделал осторожный вывод: возможно, миф о загробном мире имеет рациональную подоплеку.

Впрочем, реципиенты Моуди оказывались в коме не по своей воле – в отличие от героев фильма. При этом у всех свои причины. Нельсоном движет интерес ученого. «Я не хочу умереть, – втолковывает он друзьям. – Я хочу вернуться с ответами, о смерти и о жизни. Хочу знать, что происходит после. Философия бессильна, религия бессильна, настало время науки. Человечество должно это знать». В свою очередь, Дэвид собирается проверить свой атеизм на практике – вдруг это ошибка? Мотивы ловеласа Джо куда более просты: он хочет произвести впечатление на загадочную красотку Рейчел. Ну а сама Рейчел объясняет свое участие личными причинами.

К середине фильма все экспериментаторы побывали у роковой черты и вернулись. Вслед за эйфорией к каждому придет щемящее чувство тревоги. Никто из героев теперь не в безопасности. Нельсона начинает преследовать мальчик Билли Махоуни, погибший много лет назад по вине будущего медика. Видения из прошлого будут мучить и остальных. «Мы познали смерть. И смерть вернула наши грехи из прошлого», – первым догадается Нельсон.

Оператор фильма Ян де Бонт искусно манипулирует светофильтрами, то тревожа зрителя пульсирующей красной цветовой гаммой (видения Рейчел), то окрашивая мир в мертвенно-синий цвет (видения Нельсона), то вовсе отказываясь от цвета (черно-белые видения Джо), то используя эффект стробоскопа (видения Дэвида). Ритмически фильм «Коматозники» поначалу похож на кардиограмму здорового человеческого сердца. Сюжетные самописцы фиксируют острые зубцы сцен action через равные промежутки времени, но чем ближе к финалу, тем явственней становится аритмия.

В числе главных достоинств картины – дразнящая неоднозначность. Думаю, именно это свойство сюжета, изначально заложенное в сценарии Питера Филарди, стало одной из причин появления в 2017 году фильма-ремейка (режиссер Нильс Арден Оплев). Подобно персонажам, заступившим на территорию смерти, но в итоге все-таки не переступившим за черту, история пребывает как бы на границе двух жанров. Ее можно счесть как мистической драмой, так и вполне реалистической.

В отличие от французского фантаста Бернара Вербера, автора романа «Танатонавты» (Les Thanatonautes, 1994), Филарди и Шумахер не настаивают на реальности прорыва в царство мертвых. В самом ли деле добровольным «коматозникам» открылись потусторонние горизонты или причина появления «визитеров» из небытия – изменения в коре головного мозга, вызванные недостатком кислорода во время клинической смерти?