Субъективный словарь фантастики

На первый взгляд все вышеперечисленное присутствовало в произведениях о Конане-варваре, некоторые цитаты и кровавые эпизоды должны были как будто подтверждать это. («Конан любил свой народ… но варварские чувства часто еще прорывались у него наружу, ему нравился вид крови, он испытывал наслаждение, когда его широкий меч протыкал тело врага», – читаем мы, например, в «Возвращении Конана».) Однако нарочитость многих филиппик уже бросалась в глаза. Когда в повести «Рожденная ведьмой» герой обращался к оппоненту со словами: «А вы, цивилизованные люди, избалованы и испорчены вашей изнеженной жизнью…», эта декларация уже выглядела намеренной вставкой. Сюжету часто было не по пути с декларациями. Тот же герой мог предстать перед читателем изящно одетым, гладко выбритым, в модном костюме, мог учтиво объясниться на любом наречии… и это варвар? («Возвращение Конана»). Конан оказывался терпимым к любым религиям («Час Дракона»), не делал различия между людьми разных цветов кожи («Конан-корсар») – и это варварство? В повести «Феникс на мече» Конан, уже король Аквилонии, узнает, что некий поэт читает на улицах и площадях свои стихи, в которых призывает – говоря сегодняшним языком – «к насильственному свержению существующего строя». Приближенные искренне советуют Конану-королю посадить смутьяна. Король отказывается категорически: как-де можно судить поэта за стихи?.. Хорош варвар, нечего сказать!

И у Говарда, и у его продолжателей и последователей, таким образом, «варварство» при ближайшем рассмотрении оказалось декоративным, вполне условным, хотели того авторы или нет. Возможно, что и хотели. Не исключено, что они, учитывая изменившиеся читательские пристрастия, тем не менее «амортизировали» тягу к варварству, подсовывая читателю вместо «белокурой бестии» вполне литературный и довольно мирный суррогат. Если разобраться, «варварский» имидж был для героя только неким сказочным свойством, почти в ранге ответного колдовства, которым можно было объяснить победы Конана. И не более того: Конан незаметно был вписан в прежний канон, читателя обманывала лишь смена внешних декораций. Таким образом, кризис сциентистского сознания и подъем массового интереса к непознанному, падение авторитета разума – по сравнению с силой – в фантастике (даже в массовой ее разновидности) все же не открыли дорогу «чистому», «звериному» варварству. Западные ценности, несмотря на пристрастия толпы или интеллектуальную моду, остались незыблемыми. Система вновь продемонстрировала устойчивость. Мира сильных чувств возжелал все-таки читатель, выросший в лоне цивилизации и даже обличающий ее пороки (истинные или мнимые) по праву близкого родственника.

Что же касается российского читателя, которому Конан достался по культурному ленд-лизу начала 90-х, то он в условиях кризиса могучей «совковой» цивилизации с удовольствием воспринял бы этого героя куда менее цивилизованным и более «варваром». Но, к счастью, в данном случае музыку заказывали не мы: мы только пришли на готовенькое.

Конец Вечности

Роман Айзека Азимова «The End of Eternity» (1955) опубликован на русском языке через одиннадцать лет после выхода на английском – в девятом томе «Библиотеки современной фантастики» (см. БСФ). Техник Эндрю Харлан, работающий в секретной «межвременной» мегакорпорации под названием Вечность, – один из тех, кому поручено осуществлять указания начальства и делать аккуратные (по возможности) надрезы исторической ткани – Минимально Необходимые Воздействия (МНВ). Главное, чтобы подведомственное человечество в своем технологическом порыве не занеслось в гибельные выси и не уничтожило самое себя.

Сначала Харлан полностью уверен в своем праве перекраивать историю, но затем начинает в этом сомневаться, а под влиянием Нойс Ламберт, женщины из Очень Далекого Будущего, решает ликвидировать Вечность и позволить человечеству развиваться естественным путем – оскальзываясь, набивая шишки и учась на собственном (подчас горьком) опыте.

Таков сюжет. Однако мир, придуманный Азимовым, куда интереснее собственно сюжета книги. Автор структурирует здесь отношения человека и времени – не как физического четвертого измерения, а как «промышленного» объекта. «The End of Eternity» впечатляет потому, что это некоторым образом фантастический «производственный роман». Сотрудники Вечности не давят одиноких бабочек и не отстреливают отдельно взятых дедушек. Насилие над временем здесь носит не разовый, но постоянный, системный характер. Это – трудовые будни.