Субмарины уходят в вечность

«Господин гросс-адмирал, господин канцлер, – говорилось в ней, – просим завтра, к десяти утра, прибыть на базу “Нордберг”, где вас будет ждать фюрер. Предстоят проводы стаи “Фюрер-конвоя”. Самолет за вами будет послан».

– Вот теперь все проясняется! – потряс Дениц радиограммой. – Теперь мне понятна недосказанность, которая бросается в глаза в радиограмме Бормана и Геббельса.

– Что именно проясняется? – осторожно поинтересовался Наубе, кивком головы выпроваживая обер-радиста из кабинета.

– Здесь сообщается, что фюрер уже в «Нордберге», он покидает рейх на одной из субмарин «Фюрер-конвоя» и отбывает.

– В Испанию?

– Скорее всего, в Аргентину. Впрочем, это не столь уж и важно.

– В любом случае сразу же после его проводов вся власть в Германии переходит к вам, – подсказывал ему дальнейший ход мыслей адъютант.

– Власть – да, переходит, – мрачно отшутился Дениц, – вот только Германии уже нет.

– Была бы власть, а Германию мы создадим. Сейчас я свяжусь с аэродромом, и будем готовиться к отъезду. Странно только, что в своей радиограмме Борман даже не намекнул на бегство, простите, на отъезд фюрера.

– Если эта операция поручена Скорцени, то Борман и Геббельс могли и не знать о ней. То есть они могли знать, что фюрер отбывает из рейхсканцелярии, но считать, что он направляется в «Альпийскую крепость».

49

Конец апреля 1945 года. Германия. «Нордберг» – секретная база субмарин «Фюрер-конвоя» на побережье Северного моря.

Каждый, кто прибыл на это совещание, понимал: они в последний раз собираются вместе, в последний раз получают приказ главкома кригсмарине, и вообще, все, что сейчас будет происходить, уже через каких-нибудь полтора часа, то есть сразу же после выхода из базы, с трагической необратимостью сможет вкладываться в ностальгическое понятие «последние минуты на земле рейха».

Войдя в кабинет начальника секретной базы «Нордберг», гросс-адмирал Карл Дениц задумчиво осмотрел выстроившихся вдоль длинного дубового стола адмиралов и офицеров: осунувшиеся лица, наполненные прощальной грустью, красноватые от усталости и бессонницы глаза, согнутые годами и субмаринной теснотой увядающие плечи…

А ведь еще недавно все эти люди казались ему бравыми морскими офицерами: по-аристократически холеными, самоуверенными и бесстрашными.

«…Перед тобой, главком кригсмарине, – мысленно объяснил себе Дениц, – люди, уцелевшие на поле битвы только для того, чтобы испить яд поражения и за себя, и за всех павших. Это люди, которым не хватило храбрости, чтобы погибнуть в бою, и не хватило мужества, чтобы прекратить свое презренное существование выстрелом чести».

Дело в том, что Дениц и сам все чаще размышлял над праведностью выстрела чести, решая для себя, что важнее: до конца, до последней возможности спасать честь германского флота и самой Германии или же заботиться только о собственной, да и то весьма сомнительной чести самоубийцы?

После визита в секретную школу людей-торпед, посетить которую не так давно пригласил его личный агент фюрера Отто Скорцени, гросс-адмирал увлекся чтением подаренного ему обер-диверсантом рейха «Философского наставления для курсантов особой мореходной школы», основа которого состояла из выдержек настольных книг японских самураев и камикадзе: трактата «Скрытое в листве»; священной книги самураев «Путь воина» и самурайского воинского пособия «Начальные основы воинских искусств».[100] Именно там Дениц с удивлением открыл для себя, что, прибегая к харакири, самурай, оказывается, не убивает свою земную плоть, а «избавляет себя от позорной церемонии жизни».

Но еще больше поразило его последнее и, очевидно, самое мудрое наставление начинающему самураю: «Если на войне самураю суждено будет проиграть бой и придется сложить голову, ему надлежит гордо назвать свое имя и умереть с улыбкой, без унизительной поспешности».

…Вот оно: перед лицом смерти гордо назвать свое имя и умереть с улыбкой, без… унизительной поспешности! Кто еще может посоветовать воину умереть с улыбкой, а главное, без унизительной поспешности?! Возможно, только этот курсантский винегрет из самурайских наставлений и постулатов в конечном итоге удержал «фюрера подводных лодок», как титуловал его сам Гитлер, от унизительной поспешности самоубийства. Хотя он прекрасно понимал, что выбор у него невелик: позорный плен или выстрел чести.

– Контр-адмирал Штауф, – решил Дениц, что ему следует пройти вдоль строя, пожать каждому из подчиненных руку и, объявляя приказ, сказать те последние слова, которые он мог и обязан был сказать как главнокомандующий флотом.

– Я, господин гросс-адмирал.