Субмарины уходят в вечность

– Постольку, поскольку оно будоражит вашу душу. Смею заметить, что ваши высказывания и письма относятся к довоенному периоду. А вот что говорил по поводу Муссолини Адольф Гитлер, причем уже в июле 1941 года, позвольте прочесть: «При встречах с дуче я всегда испытываю особую радость; он – грандиозная личность. Самое удивительное, что он в то же время, что и я, работал на стройке в Германии. Безусловно: моя программа написана в 1919 году, тогда я еще ничего о нем не знал».

– Какие счастливые были времена, – проворчал Черчилль, – Гитлер не ведал о Муссолини, а весь остальной мир пока еще не ведал о существовании их обоих.

– Согласен с вами, сэр.

– Ваше согласие в данном случае не обязательно.

– Позвольте продолжить чтение, сэр?

– Я слушаю вас, Критс, слушаю. И просил бы вас не отвлекаться по пустякам.

– «Наши учения отнюдь не заимствовали друг у друга духовные основы, – продолжает дальше фюрер, – но каждый человек есть продукт как своих, так и чужих идей. И нельзя сказать, что события в Италии не оказали на нас никакого влияния. Без черных рубашек, возможно, не было бы и коричневых».

– Это уж точно. Исповедь двух отъявленных негодяев.

– Одного, Гитлера, – обронил личный секретарь и, не позволяя премьер-министру вставить ни словца, продолжил чтение на еще более высоких регистрах. – «Поход на Рим в 1922 году был одним из переломных моментов в истории. Уже сам факт, что такое вообще возможно, послужил нам хорошим стимулом. Если бы марксисты одолели Муссолини, не знаю, смогли бы мы выстоять. Национал-социализм был тогда растеньицем со слабыми корнями.

Смерть дуче была бы величайшим несчастьем для Италии. Кто прохаживался с ним по залам виллы Боргезе[119], и видел его голову на фоне бюстов римлян, тот сразу почувствовал: он – один из римских цезарей! В чем-то он прямой потомок великих людей той эпохи».

Оказалось, что Критс был прирожденным чтецом-декламатором. Он об этом догадывался и не пытался скрывать свой талант.

– Если сочтете необходимым, сэр, я могу отпечатать для вас этот текст, чтобы в любое время вы могли им воспользоваться.

– Вы всерьез решили, что хвалебные отзывы Гитлера о Муссолини могут оправдывать мои, премьер-министра Великобритании, собственные высказывания о нем?

– Во всяком случае, высказывания фюрера могут подтверждать объективность ваших собственных оценок.

– Что касается объективности – тут вы, может быть, правы. Оставьте мне этот текст и постарайтесь подыскать подобные цитаты в речах кого-либо из лидеров европейских держав, не входящих в «Ось Берлин – Токио».

– Уверен, что они отыщутся. И каждая из них способна будет заткнуть глотку любому зловредному журналисту или политику.

«Заткнуть глотку»! Какая наивность! Нужно совершенно не знать наших сволочных политиков, чтобы рассчитывать заткнуть им глотки с помощью цитат из речей и писем Гитлера, Рузвельта или Сталина. Хотя, конечно, какое-никакое моральное оправдание это давало: мол, как видите, не один я был таким идиотом! Но существовала одна фраза, которую уж наверняка никак ни объяснить послевоенным лондонцам, потерявшим от фашистских бомбардировок тысячи своих родственников, друзей и знакомых, ни оправдать он не сможет.

Сказана она была еще в 1927 году, во время его, Черчилля, приезда в Италию, на встречу с Муссолини, который тогда еще только приобретал настоящую популярность и у себя на родине, и в столицах других стран. Тогда, пребывая в прекрасной Флоренции, во время одной из шумных пресс-конференций он, в ту пору еще только канцлер казначейства в правительстве премьера Стэнли Болдуина, произнес то, что было затем тщательно зафиксировано сразу несколькими итальянскими и английскими журналистами.

«Именно Италия дала нам средство против русского яда! – воскликнул он, отвечая на волне захлестнувших его эмоций на вопрос о том, что для него значат теперь Италия и Муссолини. – Будь я итальянцем, я стал бы фашистом!»

Западню, в которую он себя загнал этими словами, Черчилль почувствовал сразу, как только один из германских журналистов спросил его:

– А почему бы вам, господин Черчилль, не стать английским фашистом и не создать фашистскую партию Великобритании?

– Потому что я слишком консервативен, – почти отшутился тогда Черчилль, – не зря же я принадлежу к самому консервативному крылу консервативной партии Великобритании.

И все же когда он вернулся в Лондон, премьер Болдуин, постоянно чувствовавший, что Черчилль дышит ему в затылок, не преминул ехидно заметить:

– Так что, будем срочно переименовывать консервативную партию в фашистскую? Или, может, распустим консерваторов и будем формировать из добровольцев союз фашистов?

– Пока обойдемся наличием консервативной партии, многие члены из которой дадут фору любым фашистам – итальянским или германским.

– Как прикажете, дуче Черчилль, как прикажете!

А потом ведь еще была длительная переписка с Муссолини, в массе которой обязательно отыщутся и письма, в которых он уговаривал дуче, яростно рвущегося в бой на стороне Германии, не вступать в войну.