Суд над судом: Повесть о Богдане Кнунянце

Свидетель Статковский (из охранното отделения, принимавший участие в аресте Совета рабочих депутатов). Это было преступное сообщество, произносившее непатриотические речи. Самих речей я не слыхал, но до меня доходили отдельные слова.

Защита. Из чего же вы вывели их непатриотический характер?

Свидетель Статковский. Но ведь просто так полиция и солдаты не явятся.

Защита. Прошу доложить, какие имеются сведения о причине неявки подсудимого студента Тер-Мкртчанца.

Председатель (неохотно). Как уже известно защите, подсудимый Тер-Мкртчанц расстрелян по приговору суда в Кронштадте.

Подсудимые, защита и публика молча встают. Встает и не разобравшая, в чем дело, жандармерия.

Председатель (раздраженно). Прошу всех сесть и не вставать со своих мест без приглашения пристава.

Защита. Вот копия письма, посланного 14 июня этого года бывшим директором департамента полиции Лопухиным господину председателю совета министров П. А. Столыпину. В этом письме г. Лопухин, производивший самое тщательное расследование о печатавшихся в департаменте полиции прокламациях, призывавших к избиению…

Председатель. Прошу не оглашать содержания письма.

Защитник. Я должен указать главные места из этого письма.

Председатель. Нет, скажите вкратце, о чем говорит письмо.

Защитник. Вы хотите вкратце? Извольте. Письмо говорит, что погромы евреев, интеллигенции и всякие иные создавались органами правительственной власти. Письмо говорит, что та же правительственная власть заведомо ложно в сочиняемых и распространяемых ее агентами воззваниях обвиняла представителей Совета рабочих депутатов в растрате рабочих денег. Свидетель Лопухин должен удостоверить перед судом, что в департаменте полиции на особом станке под редакторством бывшего директора департамента полиции, ныне сенатора Вуича, печатались прокламации об избиении евреев, армян и интеллигенции. Лопухин должен также удостоверить, что Рачковский развозил их по всей России, что в Петербурге распространение этих прокламаций было им поручено доктору Дубровину, в Москве — Грингмуту, в Курске — Михайлову, в Вильно — Шкотту. В письме своем г. Лопухин утверждает, что, несмотря на устранение высочайшей волей Рачковского от должности, «другое начальство» сейчас же сделало его начальником всех охранных отделений России, и это его назначение не замедлило ознаменоваться повсеместными погромами. Эти обстоятельства важны не только для подсудимых, но и для истории. Помимо вопроса о виновности, гг. судьи, вам предстоит еще вопрос о наказании. Это вопрос вашей совести. И мы увидим еще, что скажет ваша совесть, гг. предводитель дворянства, городской голова и представитель крестьян, когда вы узнаете, что в Петербурге устраивался погром и что только этим людям, которых вы теперь судите, но на которых, как это доказано, не было ни капли крови, вы обязаны тому, что Петербург избег этих ужасов.

На заседании 14 октября 1906 года палата объявила об отказе в ходатайстве защиты о прочтении письма Лопухина и о вызове его в суд. Слово просит защита.

Защитник. Господа судьи! Защита уполномочила меня изложить перед вами ее соображения. Все, даже враждебно относящиеся к подсудимым, должны были признать, что настоящее дело является обратной стороной того попустительства правительства, которое существовало у нас. Совет не был самозваным. Он явился так же, как являются весной листья на деревьях. А они являются потому, что осенью старая, отжившая листва опадает. Мы хотели показать, как это случилось, но нам не дали.

Мы просили дать возможность путем вызова свидетелей доказать это. Нам отказали. Участие правительственных властей в организации погромов, в убийствах — вот коренной вопрос настоящего дела, так как Совет организовал народные массы для самозащиты. Для этого мы представили неопровержимый документ — письмо одного представителя власти к другому. Для этого мы просили вызвать свидетеля, автора этого письма. Нам отказали.

Теперь мы вправе сказать, что поставлены в невозможность далее продолжать свою работу по настоящему делу. При таком положении вещей это дело грозит обратиться в то же самое, что происходило здесь на суде несколько дней назад, когда секретарь тихим голосом, в тихом зале читал нам слова рабочей «Марсельезы»: «Вставай, подымайся, рабочий народ».

Это было ничто в сравнении с тем, как в октябре та же самая песня мощно раздавалась в Петербурге и созывала миллионы людей.

Суд хочет, чтобы и мы тихим голосом, в тихом зале, по секрету рассказали ему, как произошла в Петербурге революция, как создался и работал рабочий парламент.

Мы считаем своим профессиональным и гражданским долгом, по соглашению с нашими подзащитными, отказаться от дальнейшего участия в разбирательстве настоящего дела, в котором мы, ввиду постановления особого присутствия судебной палаты, не можем выяснить ни исторической, ни юридической правды, как мы и наши подзащитные их понимаем.