Суд последней надежды

Жюри не испытывало симпатий к подсудимому, и все шло к тому, что он вот-вот будет осужден за убийство первой степени, когда в ходе расследования другого преступления полиция нашла сумочку, принадлежавшую убитой. Так как эта сумочка была в руках лица, которое, вне всякого сомнения, совершило ряд преступлений, полиция стала искать дальше и обнаружила нож, который куда в большей степени отвечал описанию оружия, убившего девушку, чем нож, принадлежавший оператору станции техобслуживания.

Развязка ситуации выразилась в том, что судье пришлось прервать обсуждение, к которому уже приступило жюри присяжных, и объявить им, что найден настоящий преступник, а человек, который сидел на скамье подсудимых, на самом деле невиновен в преступлении, хотя от него и было получено признание.

Дела такого рода связаны с ошибочной тенденцией валить все шишки на представителя обвинения только потому, что он представляет дело, которое вела полиция.

Есть, конечно, прокуроры, которые пользуются недостойными приемами, так же как существуют и адвокаты, позорящие свою профессию.

В некоторых штатах закон отводит главенствующую роль в рассмотрении дела судье. Но в большинстве наших штатов судья лишь сидит на своем месте, подобно верховному владыке или рефери, наблюдая, как обвинитель старается представить жюри присяжных подсудимого в самом черном свете, прибегая к уничтожающему сарказму и неприкрыто презирая его, в то время как адвокат пытается вызвать симпатию к нему, упоминая о престарелой матери, плачущей жене и невинных детях, которым грозит «безотцовщина».

Большинство упускает из виду, что святая обязанность обвинителя — всего лишь представлять дело по обвинению, выдвинутому полицией против подсудимого. И слишком часто синяки и шишки выпадают на долю прокурора вместо неквалифицированных следователей с низкой техникой следствия.

В упоминавшемся «детройтском деле» было «свободное и добровольное признание».

Это, конечно, не может не волновать. Мало кто из людей обладает такой стойкостью, чтобы выдержать бесконечные часы непрерывных допросов.

У нас у самих было достаточно интересное дело, в котором нашлось место и ошибочному опознанию, и признанию человека, который, как оказалось, был совершенно невиновен. В сущности, это было исчерпывающее признание вины, но в его заявлении содержались факты, которые были поставлены ему в вину и которые, как потом выяснилось, не имели ничего общего с действительностью.

Я веду речь о деле Силаса Роджерса, который позднее был помилован губернатором Виргинии Джоном С. Бэттлом.

Как нам рассказывал Роджерс, ему пришлось написать это заявление из-за того, что полиция очень жестоко обращалась с ним. Из его слов явствует, что полиция избила его до такой степени, что он плохо соображал, что говорит и делает.

Есть и такие дела, в ходе которых к подозреваемому не применяют прямого физического насилия, но он просто не может выдержать града противоречивых вопросов.

Но если лишить полицию права допрашивать подозреваемого, выкладывая уличающие его доказательства с требованием объяснить их происхождение, если все добытые ими объяснения мы с самого начала будем квалифицировать как лживые и добытые вероломными способами, если они не смогут ставить подозреваемого в такое положение, когда тот поймет, что дальнейшее сопротивление бесполезно и поднимет руки со словами: «Ладно, ваша взяла», мы настолько снизим эффективность полиции, что для преступников наступят райские дни.

С другой стороны, нельзя не признать, что слишком много признаний выбивается грубой физической силой, что существуют приемы, которые, за неимением лучшего слова, я бы назвал «умственное насилие».

Есть такие способы давления на сознание человека, которые действуют не менее эффективно, чем простые побои.

Нам довелось расследовать дело, в котором тоже было такое «признание».

История Лефти Фаулера из Оклахомы была достаточно странной. Фаулер был осужден за убийство Хелен Биверс. Но все обстоятельства, связанные с его обвинением, были таковы, что трудно было поверить в его вину. Нам казалось, что имелись куда более весомые доказательства вины другого подозреваемого, чем против Лефти Фаулера. В силу каких-то причин расследование роли другого подозреваемого было грубо оборвано, и следствие взялось за Фаулера. Несмотря на все наши старания, нам так и не удалось найти никаких действительно серьезных обстоятельств, которые заставили обратить все внимание лишь на Фаулера, кроме того, что он знал убитую и незадолго до ее гибели уволился с работы.