Суд Рейнмена

– Или я действительно наделал столько ошибок, или у меня на редкость вредный компьютер! – заметил Павел, отключая требование поставить запятую там, где она была совершенно не нужна. «Как интеграл в учебнике литературы», – подумала Синдия. Наверное, такое сравнение пришло ей на ум, когда она вспомнила свои муки на уроке математики с учительницей, злопамятной и придирчивой не хуже чем компьютер Павла. Высшая математика давалась десятикласснице Соболевской тяжко, а интегральные исчисления едва не стоили ей аттестата. Учительница математики презирала всех, кто не успевал в её предмете и делала всё, чтобы отравить им жизнь, не брезгуя никакими средствами. В ход шли: ежедневные вызовы к доске, смачные двойки и внушительные «колы», язвительные замечания, объёмные записи в дневнике, вызовы родителей. Кстати, беседа с родителями ученика всегда заканчивалась одинаково: расписав нерадивость ученика, математичка милостиво соглашалась подтянуть его, естественно, не за даром. «Ему мешает освоить материал только лень, иначе он бы уже исправил свои двойки!» – заявляла учительница, соглашалась пожертвовать свободным временем «всего» за пять рублей в час и за десять двухчасовых занятий получала сто рублей. По тем временам это были немалые деньги; кто-то месяц трудился и за меньший оклад, а учительница, ухитрившись за месяц иной раз «подтянуть» трёх – четырёх двоечников, имела хороший приварок к зарплате. Она была одета в импортную одежду, зимой щеголяла в дефицитной дублёнке и сапогах «Аляска», а в её авоське таинственным образом трансформировались продукты, о которых в начале 80-х годов простые педагоги могли лишь мечтать. А когда математичка словно невзначай щеголяла богатой коллекцией золотых украшений или открывала в учительской косметичку, коллеги кусали губы от зависти, а у директрисы начиналось разлитие желчи, судя по цвету её лица.

Математичка хорошо поняла свою выгоду и каждый раз, когда в портмоне оставалась одна зарплата, или её глаз падал на модельные туфли, бельё или модный костюм, она начинала действовать. Жертву себе она намечала на переменах, незаметно подслушивая разговоры учеников перед её уроком: «Дай домашку списать, я никак не врублюсь!». Подобные слова действовали на неё, как команда «Ату!» на охотничью собаку. В начале урока она торжествующе объявляла: «Все убрали тетради и учебники, взяли листочки, будет зачёт! Я дам вам шесть заданий, и через полчаса вы должны сдать мне готовые работы!». Потом она пересаживала учеников так, чтобы создать вокруг намеченной жертвы вакуум или подсадить к ней балбеса, который заведомо будет только отвлекать расспросами, не давая сосредоточиться. Все полчаса она кружила между партами, лишая учеников возможности посоветоваться друг с другом или списать решение, а по истечении тридцати минут она вырывала у учеников листочки, даже не глядя, кто уже закончил примеры, а кто только начал переписывать с черновика. Назавтра она оглашала оценки, требовала у жертвы дневник, писала развёрнутое послание родителям, «милостиво» соглашалась подтянуть ученика, и подросток, лишённый денег на карманные расходы или любимой передачи по телевизору, две недели исправно корпел над дополнительными заданиями, а в начале третьей недели сияющая математичка уже щеголяла в новых туфлях или, подкрашиваясь перед зеркалом в учительской, демонстрировала коллегам новый набор парижской косметики.

И уж совсем плохо приходилось тем, кто имел несчастье по какой-то причине не понравиться ей. Больше всего математичка ненавидела симпатичных старшеклассниц, на которых уже любовались не только мальчики, но и молодые мужчины-учителя. Учительница превращала уроки для таких учениц в кошмар и часто доводила девочек до слёз.

Синдию Соболевскую она невзлюбила сразу, как только начала вести в их классе уроки. Высокая девочка уже с 14 лет обладала изящной гибкой фигурой, тонким красивым лицом, густыми волосами, блестящими без всяких красок и французских шампуней. Форма, сшитая на заказ в Швеции сидела гораздо лучше стандартных платьев из колючей коричневой ткани. К тому же имя девочки было необычно среди Маш, Тань, Оль и Лен. Девочка держалась слегка отстранённо, была спокойной, начитанной, разговаривала без поминутного хихиканья, а её глаза напоминали глаза молодой пантеры.