Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал

Это был краткий момент единодушия – может быть, особенно ценный для советских представителей, которые чувствовали себя все более изолированными в зале суда в Нюрнберге. Это совещание было проникнуто духом сотрудничества и доброй воли. Румынский юрист Веспасиан Пелла (все в зале знали его работы по международному праву) похвалил МВТ как важный шаг к созданию международного уголовного права, которое будет охранять послевоенный мир. Он привлек особое внимание к вступительной речи Роберта Джексона от ноября 1945 года, где говорилось о «миротворческой миссии» уголовного права, и к «примечательной вступительной речи» Романа Руденко, произнесенной в феврале 1946 года. Он также похвалил предисловие Андрея Вышинского к «очень важной» книге Трайнина «Уголовная ответственность гитлеровцев». «Уголовное право привлекается для продвижения дела мира, – объявил Пелла, процитировав Вышинского, – и должно быть мобилизовано против войны и против ее разжигателей». Перед закрытием совещания участники учредили комиссию для разработки черновика устава; они согласились, что Трайнин будет представлять СССР, когда дождется одобрения Москвы[1071].

Пока Трайнина вспоминали в Нюрнберге, сам он находился в Москве. Уже более десяти лет он призывал к новой кодификации международного уголовного права. Но в данный момент его занимал более неотложный вопрос – как ответить на новые вызовы советскому обвинению со стороны защиты. Много месяцев назад в Лондоне Трайнин и Никитченко пытались включить в Устав МВТ прямой запрет нацистской пропаганды во время процесса, но Джексон и другие не позволили им этого сделать. Теперь же Трайнин вел арьергардные сражения бок о бок с сотрудниками советского аппарата госбезопасности. Он сравнительно легко переключался между ролями международного юриста и стратега советского законодательства, одновременно призывая к созданию новых международных правовых институтов для обеспечения мира во всем мире и работая над укреплением советского нарратива о Второй мировой войне как о триумфе союзников во главе с СССР над Германией с ее безжалостно экспансионистской политикой.

Начался шестой месяц Нюрнбергского процесса, и все четыре страны-союзника были по-прежнему намерены использовать суд над нацистами для продвижения собственных версий истории войны. Все понимали, что характер изложения событий предыдущего десятилетия в нюрнбергском зале суда окажет громадное влияние – не только на вердикты, но и на весь послевоенный мировой порядок. Это был вопрос правосудия, но также и реальной политики. СССР позиционировал себя непреклонно антифашистской страной и спасителем Европы, а Великобритания и Франция пытались представить себя защитниками малых стран и национальных меньшинств, утверждая, что вступили в войну ради защиты Польши и остальной Европы от немецкой тирании. И британцам, и французам было нелегко держаться этого нарратива с учетом их собственной истории колониализма и политики умиротворения Гитлера в Мюнхене. США, со своей стороны не испытавшие ни ужасов, ни унижений нацистской оккупации, претендовали на то, что спасли Европу от ее самой. А между тем подсудимые выдвигали свои контрнарративы. Они по-прежнему протестовали, заявляя, что вели себя точно так же, как державы-союзники, и что их судят только потому, что Германия проиграла.

Борьба за нарратив о войне возобновилась во Дворце юстиции утром понедельника 20 мая, когда начался перекрестный допрос Эриха Редера, одного из двоих подсудимых, привезенных в Нюрнберг советской стороной. Редер, которому теперь было семьдесят, служил главнокомандующим немецким флотом с 1928 года до своей отставки в январе 1943 года. В последние дни войны он был взят в плен советскими войсками в Берлине, интернирован в лагерь НКВД для военнопленных, а затем перевезен вместе с женой в загородный дом НКВД под Москвой. Редер, владевший русским языком, предложил СССР свои услуги военно-морского консультанта и стратега. В августе 1945 года он написал для НКВД длинный меморандум, где перечислил недостатки нацистского руководства; советские чиновники стали называть этот документ «московскими показаниями». 15 октября несколько офицеров Смерша препроводили Редера в Берлин, уверив его, что скоро тот вернется в Москву. 18 октября он узнал, что обвиняется в военных преступлениях. Через несколько дней его отвезли в американскую зону и заключили в нюрнбергскую тюрьму[1072].