Суд времени. Выпуски № 35-46

Кургинян: Вы не имеете права говорить, что то, что говорил мой отец, что это ложь! Тогда я вынужден очень сильное определение дать в Ваш адрес.

Дуров: Я знаю, что говорит Астафьев, что говорит Абрамов и что говорит Некрасов…

Кургинян: Мне гораздо важнее, что говорит мой отец!

Дуров: Хорошо, я прошу прощения у Вас.

Кургинян: Пожалуйста.

Дуров: Прошу прощения. Когда Вы вылезаете из окопа и первая пуля Ваша, какой Сталин? «Мама» кричали и мат, только одно, иначе ты не выживешь!

Кургинян: Это же не так!

Дуров: Это правда!

Кургинян: Откуда Вы это знаете?

Дуров: От Астафьева, от Абрамова, от Некрасова.

Кургинян: А я знаю из других источников, из своей семьи, от десятков друзей моего отца, что они кричали. Почему это не источник? И здесь ещё сидят люди, которые знают.

Сванидзе: Сергей Ервандович, фронтовики есть во многих семьях, в том числе и в моей. И я должен подтвердить то, что сейчас говорит Лев Константинович. Ни одному солдату, который идет на смерть, в последнюю, может быть, атаку в своей жизни, не придет в голову поминать имя генерального секретаря. Неужели Вы этого не понимаете? Неужели Вы с этим не согласны?

Бялый: Это неправда! Это неправда!

Сванидзе: Это говорили политруки, это говорили иногда взводные командиры. Да, потому что им было приказано. И следили за тем, что они скажут. А солдаты вылезали с криком «мама» и с матерной руганью. И с ревом просто, потому что

Кургинян: Николай Карлович, мы все свято храним память наших семей. И миллионы семей хранят эту память. Вы нашу память не трогайте! А мы вашу!

Сванидзе: Поэтому не нужно официальный лозунг «за Родину, за Сталина» вставлять в уста советских солдат.

Кургинян: Я Вам снова говорю: мы уважаем память ваших семей, а вы не трогайте память наших!

Сванидзе: Я никого не трогаю. Речь идет не о семьях, речь идет о Сталине. Не Сталина поминали в последней атаке, а мать родную.

Кургинян: Николай Карлович, сейчас миллионы людей будут смотреть и очень многие знают, что это было так!

Сванидзе: Миллионы, и поэтому я не хочу, чтобы им врали, Сергей Ервандович!

Кургинян: Это не враньё!

Сванидзе: Врали про их родителей, про их отцов, про их дедов!

Кургинян: Вы не смеете, Вы не смеете!!!

Бялый: Я не хочу, чтобы врали о моей семье! Потому что в моей семье…

Кантор: Николай Карлович, я могу некую историческую коротенькую ремарку в подтверждение правоты того vox populi, о котором говорил Лев Константинович Дуров.

Так вот, тезис и миф о криках, массовых криках «за Родину и за Сталина»… Единицы были, я допускаю, не стану опровергать точку зрения или воспоминания, которые являются продуктом ещё и более поздней литературы, отца Сергея Ервандовича.

Сванидзе: Нет, мы вообще не будем трогать ничьих отцов, персонально.

Кантор: Одну минуточку, я могу закончить свою реплику? Спасибо.

Так вот, эта фраза в исторические и пропагандистские анналы во время во время и после Сталинградской битвы, когда политрукам были поручено из Москвы Политбюро, есть опубликованные документы, говорить, писать, и в справках исторических, и в газете «Правда», и во фронтовых изданиях упоминать именно так «за Родину, за Сталина».

С этого момента в «образцово-показательных» документах, в так называемой хронике и последующих некоторых материалах… Между прочим, они есть и в перлюстрированных дневниках, которые хранятся в архивах, как мы знаем, стала появляться эта фраза. Но никакой солдат и даже офицер «за Родину, за Сталина» не кричал выходя или падая в окопы.

За Родину воевали, но не за Сталина как олицетворение тоталитарного государства.

Сванидзе: Спасибо.

Бялый: Моя мама пережила ленинградскую блокаду и у неё оценка и блокады, и послевоенных лет совершенно другая, совсем не такая!

Кантор: А я ничего не сказала об оценке войны и послевоенных лет. Из чего складывается опыт поколений, в том числе опыт блокадный? Мы с вами знаем, если мы историки, мы используем документальную литературу, мемуары, между прочим как вы знаете, начиная с 1944 года собирали коллекцию музей обороны и блокады Ленинграда. Я думаю, Вам это известно. А Вы знаете, в каком году его закрыли?

Бялый: Я не знаю, я — не историк.

Кантор: А я Вам напомню. Вы же пришли на историческую передачу и делитесь историческим опытом.

Кургинян: А Дуров — историк?

Кантор: У него — личный опыт, у Вас личного опыта нет.

Бялый: У меня есть опыт семьи.

Кантор: У меня тоже нет личного опыта. Я апеллирую к документам. Позвольте, я продолжу про закрытие музея. В 1949 году, когда начиналась подготовка к «ленинградскому делу». Более тог, в это же время были абсолютно вычищены расследования факультета журналистики Санкт-Петербургского университета. Оно было опубликовано тоже, чтобы не было разговоров, что это подспудные документы…

Сванидзе: Юлия Зораховна, всё.