Суданские хроники

Посланный отправился к Мисакуллаху, но известие относительно него его опередило, потому что к Мисакуллаху пришел некий человек; и обнаружил он того в совете [как бы] султаном, среди подушек, лежащим на боку; у него беседовали. Тот человек приблизил свои уста к его уху, [почти] проглотив ухо, и рассказал ему то по секрету. Но Мисакуллах выпрямился, сидя, и возвысил голос, говоря: “А что я сделал аскии такого, чтобы он посылал того, кто меня закует в цепи и наручники? Я не вступал против него в усобицу и совсем не ослушался его. Так как же?!” Потом сказал: “Нет доверия между рабом и господином его!” Тут он в ту же минуту велел пригнать лодку и семерых /98/ гребцов, потом поспешно встал и пошел, как был, не входя в свой дом. Он сел в лодку и направился в Гао. Он проплыл мимо судов аскии, продвигавшихся [оттуда] в ту ночь, но отвернул от них и прошел, а они не узнали о нем. Так Мисакуллах провел двое суток и прибыл в Гао; а там у него были большой дом и жена, но он переночевал в гавани и не поднялся к ней. Когда же настало утро, он вышел до восхода солнца к дому аскии. Его встретил привратник, ввел его и усадил [обождать], пока не пробудится аския. Вошли ранние посетители, которые завтракали у аскии во время утренней еды. И привратник указал на Мисакуллаха советнику. Советник подошел к нему, осведомился о нем, приветствовал его и поздоровался с ним, и они побеседовали. Потом советник вошел к аскии и доложил ему о Мисакуллахе. Аския долго молчал. Тогда один из бывших у него в милости сказал ему: “Разве ты не разрешишь ему войти? Он войдет, и мы увидим, безумен ли он, как говорят: мы увидим его лицо и услышим его речь. [Будет] ли речь его похожа на слова безумца?” Тогда аския разрешил Мисакуллаху войти, тот вошел и посыпал свою голову прахом, по их излюбленному обычаю. А аския ему оказал: “Что тебя привело? Ты не встретил моего гонца, посланного к тебе с моими лодками для доставки сунну?” Он ответил: “Я встретил их вчера, но убоялся их из-за себя, ибо я слышал, что ты их послал, дабы они меня схватили, и потому бежал к тебе, раз нет у меня убежища от тебя, кроме как у тебя. Но не знаю я ни действия своего, ни поступка своего”. И аския сказал ему: “Поистине, ты ничего не сделал. А я послал схватить и зазвать тебя, только если не хватит чего-либо из сунну — тогда они тебя схватят и закуют тебя!” Мисакуллах ответил: “Как возможно, чтобы чего-то недоставало из твоих сунну? Ведь я живой, и этого никогда не будет”. Потом опросил: “И нет причины для задержания и закования меня, кроме как только из-за этого?” Аския ответил: “Кроме этой — нет!” Мисакуллах рассмеялся, отряхнул прах, потом повернулся, выходя, как будто желая уйти к своему дому, бывшему у него там. А затем поспешно вернулся, посыпал прах на голову свою и оказал: /99/ “Прошу я тебя об одном из двух дел, ради святости отца твоего и святости ступни его, которою стоял он в благородной Медине над посланником Аллаха, да благословит его Аллах и да приветствует!” Спросил его аския: “А что это за дела?” И Мисакуллах ответил: “Желаю я от тебя, чтобы ты мне дозволил десять дней, так чтобы я отдохнул у моей жены, пребывающей здесь: ведь для нее тянется мой срок, с прошлого года я не приезжал к ней. Или же ты возьмешь с меня рис [за] последний год, который до этого года — я имею в виду старый рис?” Аския воскликнул: “Тысячу сунну риса прошлого года! Вот и обнаружил ты свое безумие! Я, который твой хозяин, не найду в своем дворце сотни сунну прошлогоднего риса!” Потом спросил: “Я принял и согласен, но где же он?” Мисакуллах ответил: “В моем доме, который здесь находится. Пошли завтра ранним утром твоих посланцев ко мне с кожами сунну!” Некоторые из присутствующих усомнились в этом и не верили, что это будет находиться у Мисакуллаха. Но аския сказал: “Разве же он не сказал, чтобы мои посланные пришли завтра? До завтра недалеко, и если он не лжет, то не солжет и завтра!” Затем Мисакуллах ушел, пошел в свой дом, ночевал в нем и пробудился от своего она, лишь когда прибыл посланец аскии — евнух и с ним пятьдесят рабов, несших кожи для сунну, совершил омовение и молитву, велел им войти и приказал накормить их завтраком. Они завтракали, а к нему пришла группа его товарищей и прочих взволнованных людей. Тогда Мисакуллах велел позвать своего старого раба, находившегося там у двери дома; тот был позван и пришел. Мисакуллах сказал ему: “Поди с этими рабами аскии, вскрой боо[247], что находится в таком-то месте, и наполни эти сунну [все]”. Раб пошел, и пошли рабы — и евнух вместе с ними — в то место на краю /100/ его усадьбы, раб вскрыл боо, а оно наполнено было рисом, называемым зайфата, наполнил им семьсот сунну и покончил с тем, что было в хранилище. И возвратился раб к Мисакуллаху и рассказал ему об окончании того, что было в том боо, и о том, что получилось из него семьсот сунну. Мисакуллах ответил: “Вернись и посмотри в таком-то месте! — и назвал ему его — тоже на краю усадьбы. Вскрой его и наполни из него остальные!” Раб ушел, потом вернулся, наполнил из него триста [сунну], и в нем еще что-то осталось. И хозяин сказал ему: “Сходи в город и поищи в продаже кожи [для] сунну”. Раб пошел, купил двести тридцать кож, наполнил их, пришел к Мисакуллаху и рассказал ему. Тот ему сказал: “Отдай сто [мешков] послу аскии, подари двадцать его [остальным] посланным, оставь там остальные сто, а десять принеси нам!” Раб принес их ему, и он их разделил между сидевшими там у него и среди бедняков и неимущих. Затем сказал: “Да поместит Аллах ту милостыню, что я раздал, между аскией Даудом и любым злом! И да покажет ему Аллах Всевышний наступающий год!” Говорит передатчик: он-де передает рассказ со слов отца своей матери, Букара Али-Дантуру. Последний сказал, что он тогда присутствовал на беседе у Мисакуллаха; и он поклялся Аллахом, что тот, т. е. Мисакуллах, не был в месте наполнения тех сунну. Потом помянутый Букар ибн Али-Дантуру поклялся, что ни один из тех пятидесяти рабов, которые принесли к Мисакуллаху кожи сунну, не вышел иначе, как с [грузом] в сто муддов[248] (по примерной оценке) или в шестьдесят или в семьдесят; напротив, среди них [были] и те, кто /101/ получил половину сунну. Они проходили с этим мимо Мисакуллаха, но он не повернул лица ни к одному из них и не осмотрел ни одного.