Судьба

А о Федоре ни слуху ни духу. Снег уже растаял, проселки раскисли. Вешние воды затопили прибрежные долины. А Федора все нет. Потом на холмах показалась зеленая трава, прилетели гуси и утки. А Федора все нет и нет.

— Дорога испортилась, теперь Федор не скоро приедет, — отвечая на немой вопрос дочери, заметил Харатаев.

Дождавшись лета, Харатаев съездил верхом на коне в Вилюйск проведать о пропавшем зяте и вернулся домой мрачный, злой.

— Ну что, папа? — упавшим голосом спросила Майя.

После нескольких дней отсутствия Харатаеву особенно заметно бросилось в глаза, как изменилась дочь: лицо осунулось, подурнела, в глазах тоска и тревога. У отца защемило сердце. Он хмыкнул и отвел глаза от дочери.

— Не могу тебя ничем утешить, — развел руками Семен Иванович, совладав с собой. — Дождался двух пароходов из Якутска… Стал расспрашивать у людей о Федора, сыне купца Гаврильева… Никто даже не слышал о таком купце… Нет, говорят, такого в Якутском округе…

Лицо Майи исказилось болью. Ведь Федор уверял, что Гаврильевы — купцы известные. И вдруг — «нет такого». Но не мог же он ее обмануть? Тут что-то не так… Вероятнее всего, застрял где-то в далеких восточных улусах, куда должен был податься за долгами…

По наслегу пошли пересуды: дочь-то Харатаева обвенчалась с проезжим молодцем, а тот поспал с ней три ночи — и был таков. Вот теперь пусть попрыгает, попробует найти дурня, который бы на ней женился. Днем с огнем такого не сыщешь.

Слух этот, распространяющийся с быстротой лесного пожара, дошел до дома Харатаевых. Семен Иванович стал стесняться смотреть людям в глаза, Ульяна вздыхала и плакала, а Майя все ждала и надеялась, что Федор приедет. А чтобы немного отвлечься от тревожных дум, попросилась доить четырех коров, которых выбрала сама для приданого.

* * *

Чем больше Федор отдалялся от елани Харатаевых, тем тоска по Майе становилась сильнее. Он стал раскаиваться, что назначил такой поздний срок возвращения. И все же на душе у него было светло и покойно. Если поначалу Федор сомневался в добрых побуждениях головы Яковлева, то теперь он готов был верить, что тот желает ему добра. Одел с ног до головы, дал лошадь. А что Федору попадало от него, то в этом ничего худого нет: отец и выпорет, и пожалеет. Ведь пожалел же его Яковлев, да еще как. Ни с чем не посчитался, ни а семейными скандалами, ни с обидой родного сына.

Наконец дальняя дорога привела Федора домой. Он проезжал мимо большого стога сена, возле которого стояла подвода. Федор по снежной целине подъедал к стогу. Круторогие волы неторопливо жевали сено. Из-за стога вышел батрак Толлор Николай — он приехал за сеном — и поздоровался с Федором.

— Ну, как вы тут жили без меня? — спросил Федор.

На бледном, без единой кровинки лице батрака появилось подобие улыбки.

— Как всегда, — ответил Николай. — А ты с какими новостями приехал? Говорили, поехал жениться. Это правда?

— Правда, Николай.

— Ну, как?

— Женился. Теперь мое счастье у меня в руках. Ох, и жену я себе высватал, если бы ты знал. Другой такой красавицы во всем свете нет!

Николай молча посмотрел на Федора, достал из кармана табакерку с нюхательным табаком, насыпал на ладонь, взял щепотку, понюхал, чихнул.

— Хозяин-то наш хвастался тут без устали: послал-де Федора к девушке, которая отвергла Федорку. Так пусть теперь поживет у меня в батрачках. Говорит, а сам смеется.

Белый, как песец, снег и светлое небо в глазах Федора вдруг потемнели. В висках застучала кровь, стало тяжело дышать.

Въехав наконец во двор, Федор с трудом вылез из саней, привязал коня и разбитой походкой приковылял к сеням, постоял в нерешительности, нарочно долго и тщательно отряхиваясь от снега, и вдруг рванул к себе дверь.

Яковлев с радостной ухмылкой пошел ему навстречу.

— Ну, как дела сынок?

Федор, не обращая на хозяина внимания, разделся, повесил шубу.

— Ты что, оглох? — начал терять терпение Яковлев.

«О том, что произошло, ты никогда не узнаешь, — подумал Федор. — Хоть лопни, я тебе, собаке, ничего не скажу».

— Ну, был у головы Харатаева?

— Был.

— Выдали за тебя дочь?

Федор покраснел и, отвернувшись, пробурчал:

— Не выдали.

— Не выдали?! — Лицо Яковлева побагровело. — Так какого же ты черта так долго ездил?! — Он с кулаками подбежал к Федору, но ударить не посмел: Федор так на него посмотрел, что богач не рискнул драться. — Без толку лошадь гонял, негодяй!

Брызгая слюной, Яковлев приказал Федору снять нарядную одежду, бросил ему лохмотья и, даже не покормив с дороги, прогнал в юрту к батракам.

Когда Федор вошел в юрту, там никого не было, кроме слепой старухи Федосьи. Она сидела у печки и сучила из конской гривы поводья. Услышав шаги и скрип двери, она повернула немигающие глаза к порогу:

— Кто там?

— Это я, тетя Федосья, — ответил Федор.

— Федя, — обрадовалась Федосья, — голубчик мой, приехал!

Старуха слышала, что хозяин куда-то послал Федора, чтобы тот обманул девушку, и ей было больно и стыдно.

— Зашел посмотреть, как живем?

— Нет, насовсем тетя Федосья. Здесь буду спать. Место найдется?

— Найдется, голубчик, найдется. Ты не голоден?

— Голоден, тетя Федосья.