Судьба

1
Радио тонко поет на углу —
тропинкой скрипка
по мыслям тянется.
Сидит за столом сержант,
еще мальчишеская хрупкость
не отлетела с легких плеч.
Полусклоненное лицо
раздумьем мягким и обширным
от губ до лба освещено,
и, как осколки от луча,
алеют канты на плечах,
А у стола
в теткиной душегрее
с рукавами до половиц
голова,
как в платке кулич,
и видать из платка
лоб да глаза,
да улыбка еще видна.
А скрипка живет
у самого неба —
недосягаемо высоко,
и тянется сердце
за тоненьким звуком,
но не может, безглазое,
двери найти.
Или от тихости комнаты славной…
или от милых звучаний
у парнишки от пальцев
по узкой спине
голубые бегут ручьи, —
разливаются синью в глазах,
и в прозрачных висках
родники выбираются вверх.
И даже сама душегрея теткина,
преобразясь на тоненьких руках,
как в чистейший праздник,
из звуков высоких
крыльями вычертила рукава.
У сержанта раздумье ушло с лица
и решение, сузив зрачки,
замкнулось в тонких губах,
как в грань листа…
Он безнадзорных список взял,
взял красный карандаш,
и равнодушие людей
и жесткость голую ночей
перечеркнул косым крестом,
и красным надпись написал:
«Направить в школу —
Гнесиных».

2

И снова сидит
у стола сержант…
Сухощавая строгость
на скулах видна,
и зрачок в острие штыка
суживает глаза,
и в уголках рта
добрейшая улыбка
мелькнет ковыльной струей,
и опять тишина на лице.
Перед ним девчонка стоит,
чуть скуластая на лицо.
С округлого лба назад
волос зачесан гладко,
из опушки густых ресниц
черный умнейший глаз
по-птичьи глядит на вас.
Пред сержантом лежит альбом
сочнейшей раскраски —
был он девчонкой сотворен
из упаковочной бумаги.
И утверждался па листе,
как солнце палевое, Пушкин.
Из глин цветных
так вылепляет русский
своих славян богатырей,
их красит огненною краской
и золотит одежды их,
потом внутри жилищ своих
их на комод старинный ставит.
И Пушкин в пестряди цветной
был как герой прекрасной сказки.

В солдатской кофте на плечах

девчонка, голову подняв,
сказала басом у стола:
«На героиню я
приехала учиться!»
И сжался рот
в рябиновый плод
на дерзостном лице, —
она не скажет про себя,
как без билета, затаясь,
она запряталась под лавку
и скрылась с контролерских глаз…
А сержант и без слов
понял ее беду,
и, бережно касаяся листов,
девчонки он закрыл альбом, —
и стало добрым строгое лицо.
— Есть хочешь, девонька? —
сказал сержант
и встал.

За дверью кто-то ложками бренчал…

был воздух хлебом напоен.

Северный вокзал

1950

ЧЕСНОК