Судьба адмирала Колчака. 1917-1920

Поначалу британцы считали Семенова (выражаясь языком конских скачек) самодовольным аутсайдером. Но в начале февраля министр иностранных дел Бальфур предложил американскому правительству через полковника Хауса, личного советника президента Вильсона, «поставить на Семенова», поскольку «невероятно важно поддерживать любое истинно русское движение в Сибири». Вряд ли слова «истинно русское движение» можно было отнести к собравшейся в Манчули ватаге бывших китайских бандитов, монгольских угонщиков скота, японских наемников, сербских военнопленных и казаков-авантюристов. Вашингтон отверг британскую идею из принципиальных соображений, хотя, как и Бальфур, об истинном положении дел и не подозревал. Америка все еще категорически выступала против вторжения в Сибирь, главным образом потому, что подобная политика, какую бы форму она ни приняла, обеспечила бы Японии доступ на континент.

Если Семенов не казался ценным приобретением Вашингтону, то в Москве, где Локкарт изо всех сил старался создать условия для привлечения Советской России к войне против Германии, разумеется, при поддержке союзников, атаман определенно представлял помеху. Главной целью британской политики того периода было вовлечение России в войну, чему никоим образом не способствовала финансовая и материальная помощь Британии явно контрреволюционному движению. Как отмечал Кеннан, «поддержка Семенова Францией и Британией была одной из основных причин, по которым Советы не доверяли странам Антанты».

Слишком поздно осознав, что его правая рука не ведает о деяниях левой, британское правительство попыталось обуздать Семенова, но безуспешно. Британцы не хотели прекращать субсидирование атамана, так как боялись уступить Франции и Японии влияние, которое, как они наивно полагали, обеспечивалось их ежемесячными денежными вливаниями. И все же в апреле капитан Денни получил приказ категорически предостеречь Семенова против вторжения на территорию России и запретить поддержку любого наступления, если таковое начнется. Денни должным образом передал предостережение, единственным результатом коего, как легко можно было предвидеть, стало то, что всем в Манчули стало еще труднее воспринимать Британию всерьез.

Нелепая ситуация, в которой Япония и Франция платили Семенову за то, чтобы он сражался с большевиками, а Британия платила ему за то, чтобы он с ними не воевал, в значительной степени отрегулировалась в мае, когда развеялись надежды Британии достичь рабочего соглашения с советским правительством, но к тому времени развеялся и образ Семенова как национального освободителя. Все очевиднее становилось, что красавчик рубака – попросту бандит и в этом роде – монстр. Не только рядовые его маленького отряда, но и ближайшие сподвижники привычно совершали неописуемые зверства. На всех территориях, которые он контролировал, царило чудовищное взяточничество. О справедливости и милосердии и речи не было. Семенов не только компрометировал своих спонсоров, но и служил орудием проведения самой неприглядной политики Японии в Сибири. К середине 1918 года он перестал быть обузой для британских налогоплательщиков.

Со своей «огромной головой, величина которой подчеркивалась плоским монгольским лицом со светлыми сверкающими глазами, принадлежащими скорее животному, чем человеку», с наполеоновским зачесом и смутными захватническими стремлениями, Семенов был неординарной фигурой, неким Хитклифом степей[15]. Его деяния были отвратительными, мотивы – первобытными, поведение – вызывающе циничным, однако каким-то непостижимым образом ему всегда удавалось производить хорошее впечатление. В апреле 1918 года, еще до того, как его порочность раскрылась во всей глубине, опытный британский офицер охарактеризовал его как «исключительно бескорыстного патриота». Почти два года спустя британский верховный комиссар в Сибири Майлз Лэмпсон, признавая справедливость жесточайшей критики режима Семенова, верил, что сам атаман «абсолютно честен».

Центральной фигурой распутного окружения Семенова, которым он, по одному из свидетельств, правил в «атмосфере лени, бахвальства, пьянства, прибыльных реквизиций, грязных денег и убийств невиновных», была его любовница, Маша Шарабан, еврейская вдова русского купца. Молодой британский офицер, видевший Машу у постели Семенова (атаман был ранен при взрыве бомбы в театре Читы), назвал ее «очень хорошенькой женщиной с огромными черными глазами». Семенов был искренне предан ей. В свои посещения Харбина, неизменно отмеченные буйством и скандалами, Маша щеголяла богатыми нарядами и сверкала бриллиантами, а количество денег, которые атаман на нее тратил, вызывало завистливую критику даже со стороны его собственных офицеров.