Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы

Вдруг замолчали зенитки и сирены, стало тихо, и мы вылезли из чердачного окна на крышу. Прилегли на теплую кровлю. Стало уже темно, только слабые остатки вечерней зари. Почти не чувствовался легкий теплый ветерок, небо было чистое, с редкими облачками, и было очень далеко видно, так как дом возвышался над окружающими домами. Тепло, тихо, ни одного огонька, хорошая, чем-то уютная, июльская ночь. Начали высыпать звезды. Но вот вдалеке появились вспышки, подобные зарнице. Они все расширялись и приближались, сначала беззвучно, затем донеслось все усиливавшееся тарахтение зениток, мелькающие разрывы снарядов и отдельные вспышки на земле от рвущихся с характерным звуком бомб. Лучи множества прожекторов шарили, перекрещиваясь, по небу: туда-сюда. Иногда их перекрестия останавливались — значит, захватили цель. Сначала вдалеке, потом все ближе вспыхивали, разрастаясь, отдельные очаги пожаров. Мы насторожились и впервые почувствовали: вот оно, приближается! Заработали ближайшие зенитки, грохот стал оглушительным, посыпались осколки. Мы ретировались в чердачное окно и стали напряженно прислушиваться и вглядываться. Сквозь непрерывный грохот послышался нарастающий гул приближающегося бомбардировщика, затем свист падающих бомб и взрывы, взрывы! Гул, свист и взрывы все ближе и ближе. Тогда я впервые испытал страх, замер и, кажется, судорожно вцепился в край чердачного окна. Появилось ощущение полной беззащитности. Вой самолета был, казалось, над самой головой. Раздался короткий свист и страшный грохот разрыва. Здание содрогнулось, но нет, это не на нас, а где-то рядом. Вскоре там начался пожар, затем рев пожарных машин и «Скорой помощи». Оказалось, что бомба угодила в одно из зданий Оружейного переулка. На нас упало несколько зажигалок, но все они полетели во двор. Сверху видно было, как там, внизу, кто-то хватал разгорающиеся зажигалки и бросал в бочку или песок, одну за другой. Самолет пролетел, и ближние зенитки стихли. Затем все повторилось вновь и так, волна за волной, больше часа или двух. При каждом приближении очередной волны все внутри напрягалось и хотелось сжаться и куда-то забиться. Но вот частота волн уменьшилась и как-то внезапно все прекратилось. Только вдалеке были отдельные всполохи. На наш участок крыши не угодила ни одна зажигалка, только сыпались осколки зенитных снарядов. Налет кончился. Мы вылезли на крышу. На фоне сплошь темных домов и кварталов то там то сям ярко светились очаги пожаров, но их было немного. Некоторое время ожидания, и раздался сигнал отбоя. Я скатился вниз к входным дверям и стал высматривать среди покидающих убежище тетю с дядей. Вот появились и они. «Куда ты делся, мы же волновались?» — с укором и облегчением твердила тетя. Я объяснил, что дежурил, но всю дорогу до дому она упрекала, что мне надо было их предупредить. А я как-то оправдывался, хотя в душе думал: ну да, так бы вы меня и отпустили! Пришли в квартиру, было около 3 или 4 ночи, позвонили домой на Арбат, сообщили, что все в порядке, мама сказала, что у нее тоже нормально. Коротко поговорив о распорядке на день, я, не раздеваясь, лег поспать. Радио не выключали. Рано утром, наскоро перекусив, я захватил авоську со свертком продуктов и поехал на работу. Остановка автобуса и троллейбуса («Б» или 10) на Садовом кольце была недалеко от Оружейного переулка. Там еще работали пожарные, но дыма не было. По дороге до площади Восстания (теперь Кудринской), где я слез, вертел головой, отыскивая следы налета, но никаких признаков не обнаружил.

На работе вновь обменивались новостями и слухами о прошедшем налете, положении на фронтах и пришли к выводу: разрушений мало, но налеты теперь будут, очевидно, каждую ночь. Так оно и случилось! Встал к станку, растачивал знакомые мне теперь фланцы, проверяя каждый фланец на допуск, выбрасывал бракованные (с каждым днем их становилось меньше и меньше, вскоре портил 1–2 заготовки за 3–5 дней), относил их контролеру, сдавал, брал новые заготовки. Все, как обычно, кроме усилившейся тревоги из-за приближения фронта. По окончании работы быстро собирался (мылся в душе и переодевал рабочую одежду) и почти бежал домой по своим переулочкам, чтобы засветло успеть поесть и поспать до тревоги. Разрушений по дороге не заметил. Быстро поужинав, я заваливался спать.