Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы

Нам позволили проводить Феликса в каюту. Шли по слегка и как-то успокаивающе покачивающейся палубе, по устланному ковром, очень чистенькому коридору, и вот тоже чистенькая, уютная, кажется, 2-местная каюта. Расположились на мягких кожаных диванах, опять пошли напутствия и утешения, которые Феликс слушал невнимательно, его возбудила и заинтересовала вся эта новая обстановка. Вскоре появился сосед его возраста, тоже с родителями. Раззнакомились. Заглянули еще несколько ребят, с которыми Феликс быстро нашел общий язык (он был очень компанейский) и перестал обращать на нас внимание. Слез не было. Взрослые понимали трагизм положения и необходимость эвакуации, старались держаться бодро. А ребята не чувствовали этого трагизма и просто были возбуждены и даже воспринимали все с повышенным интересом: первый раз на таком теплоходе, который они видели только в кино или на плакатах! Не помню, сколько мы так просидели, поговорили с воспитателем, с другими родителями, но вот раздался гудок и через пароходные динамики провожающих попросили удалиться. Попрощались, немного постояли у пристани, наблюдая, как теплоход отшвартовался и стал медленно удаляться. На палубе стояли дети, махали нам, а мы им. Было как-то тревожно-грустно. Что ждет их впереди, а что нас, когда и как увидимся?

Возвращались с мамой прямо на работу, каждый на свою. Вначале был обычный рабочий ритм, каждый занимался своим делом. Я растачивал и складывал в лоток свои фланцы. Начало темнеть. Вдруг в мастерскую с тревожно-растерянным видом с дорожным вещмешком за плечами вошел один из наших ребят, отправленных на рытье укреплений. Он прошел прямо к начальнику мастерской, сбросил рюкзак и стал рассказывать, что с ним и остальными приключилось. Все, кто был в мастерской, поняли, что произошло что-то скверное, и сбежались послушать. Вот краткое, по памяти, изложение его рассказа:

«Я только что с поезда. Все дни по прибытии на место под Можайском мы рыли противотанковый ров, днем и ночью с перерывами на отдых и на жратву прямо на месте, народу было уйма, мужиков побольше, баб поменьше, и ров рос прямо на глазах. Последние дни нас часто бомбили и обстреливали, прятались во рву, никого вроде не убило, говорили, что есть раненые, я не видел. Сегодня утром послышалась редкая стрельба, и вдруг сообщили, что всем немедленно надо уходить, недалеко немцы сбросили десант или появилась какая-то прорвавшаяся группа. Все схватили свои пожитки, и кто куда. Я помчался на станцию в Можайске и еле успел на последний поезд, уже набитый людьми. В пути несколько раз нас обстреливали с самолетов, но обошлось, поезд не останавливался и прибыл на Белорусский вокзал. Я сразу сюда, узнать, что теперь делать…» Пока наш начальник куда-то звонил, паренька засыпали вопросами. Но вот он оторвался от телефона и распорядился, чтобы все и паренек отправились поскорей по домам, пока нет бомбежки. Я почти бежал по уже темным переулкам к себе на Арбат, а в голове стучала мысль: Можайск рядом, неужели все так плохо? Мама была уже дома, но она ничего не знала и не слышала. По радио тоже ничего нового не сообщалось, повторение утренней сводки об ожесточенных боях на Вяземском направлении, успехах под Таганрогом, всяких эпизодах. В доме не топили, в комнате было холодно, хотя мы завесили наши 2 окна одеялами. Поговорили, как там наш Феликс едет, скоро должен выбраться в безопасное место! Надо скорей спать, наверно, будет тревога! Быстро сбросил ботинки и одетым, на случай тревоги, забрался под одеяло. За окном выл ветер и временами продолжал идти мелкий снежок. Но в эту ночь, впервые за последние недели, не было налета, и я, также впервые за много дней, крепко выспался.

Утром, 16 октября, как всегда, заговорило радио, и сразу необычайно краткое, почти паническое сообщение, единственное по своему безнадежному содержанию за всю войну(!), которое ударило как обухом по голове и потому, наверное, запомнилось почти дословно: «В течение 15 октября положение на Западном фронте ухудшилось. Превосходящим силам противника удалось прорвать нашу оборону… Наши войска ведут ожесточенные бои на ближних подступах к Москве». Все! Ни слова о других фронтах и направлениях, ни обычного в каждой сводке перечня отдельных боевых эпизодов. Сразу за сводкой заиграли марши, один за другим, и никаких передач! Ничего подобного больше никогда не было. Сразу вспомнился вчерашний разговор на работе. Мы с мамой быстро умылись и позавтракали и все прислушивались к «тарелке» репродуктора: ну, скажите еще что-то, что нам делать? Бежать или ждать разъяснений? Что предпринимает власть? Из репродуктора по-прежнему никаких сообщений, только марши, один за другим. Мама звонила сестре, чтобы обсудить создавшееся положение, а я поспешил на работу, захватив хлебные карточки, чтобы отоварить дневной паек на обратном пути.