Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы

Между тем наступил ноябрь, и становилось холодно, особенно по ночам, как мы ни застилали толстым слоем соломы пол землянки и ни затыкали вход. Наступление на 1-м Белорусском фронте, в отличие от 1-го Украинского, приостановилось, бои стихли, и стало очевидно, что отправка на фронт откладывалась. Поступила команда разбить стационарный лагерь. Занятия прекратились. Мы рыли большую, глубокую, в рост человека, землянку — блиндаж на весь взвод управления (20–30 солдат с сержантами). Офицеры жили в отдельных землянках для 2–3 человек). Собственно, яма под землянку была двухступенчатая, широкая до 2 метров ступень глубиной 1–1,5 м для лежанки и проход вдоль лежанки шириной до 1 метра и глубиной до 2 метров. Это был первый мой опыт, пригодившийся в дальнейшем, когда пришлось много раз копать эти двухступенчатые ямы под блиндажи, большие и малые, тесные и просторные, с отделкой и без, в зависимости от обстоятельств.

Одновременно заготавливали бревна наката. По окончании рытья ямы укладывали накат сверху, укрепляли песчаные стенки сучьями с лапником, засыпали накат вырытой землей, предварительно уложив толстый слой лапника, чтобы песок сверху не просыпался. Застелили общую лежанку соломой. В проходе у входа поставили печку — огромную бочку с отверстиями для дров и трубы, в другом конце — сбитый из жердей стол с лампой-коптилкой, смятой сверху гильзой от снаряда, в которую наливался бензин и вставлялся фитиль. Жилище, теплое и по-своему комфортное, готово! Все землянки — блиндажи полка расположили в 2 ряда (для каждого дивизиона) в линейку вдоль берега речки. За несколько дней лагерь был готов. Решилась, наконец, и проблема с дровами. Вместе с бревнами для наката заготовили уйму дров в отведенной нам дубовой роще, и набеги за шпалами прекратились.

В том же ноябре, когда стало совсем холодно, нам, после очередной бани, выдали зимнее обмундирование. Обмундирование включало теплое белье, теплые портянки, телогрейку, ватные брюки, зимние рукавицы, ушанку, валенки. Возобновились занятия, в том числе нелюбимые всеми строевые. Однако не надолго.

Где-то после середины ноября, когда был освобожден Киев и 1-й Украинский продолжал наступать, прошел слух, что скоро и мы поедем на фронт. Очевидно, намечается операция и на нашем 1-м Белорусском фронте. Слух вскоре оправдался. В начале декабря рано утром мы проснулись от отдаленного шума моторов. Выбежали, к берегу и увидели вдали, за речкой, длинную колонну машин и тягачей с пушками, двигавшихся по дороге. «Наша гаубичная бригада пошла, — сказал один из старослужащих, — теперь очередь за нами, вся дивизия двинулась…» После завтрака, не прошло и часа, у нас объявили тревогу и начались быстрые сборы. Подъехал наш управленческий «Студебекер», и мы стали грузить вещи, катушки связи, ящики с приборами, печку с трубами, шанцевый инструмент (лопаты, ломы, грабли и прочее), шмотки старшины, личные вещи, в общем, все военное барахло. Огневики также погрузились, прицепили к своим «Студебекерам» пушки и все выстроились в длинную колонну машин с пушками и без таковых, летучками (штабными машинами с фанерными «салонами»). Прошла обычная проверка личного состава, и колонна двинулась в Орел на станцию.

Погрузились в знакомые нам теплушки еще до полудня и к вечеру двинулись в путь. Лучшие места в теплушке заняли старослужащие, а мы, молодняк, что достанется. При погрузке мы, как и все, установили в теплушке печку трубой наружу, запасли дров на дорогу, поставили нашу коптилку, которую зажгли, когда стемнело, так что стало тепло и светло. Лежанки на полу и на полатях были застланы соломой. В общем, устроились нормально. Когда поезд тронулся, согрели на печке воду, кто в котелке, кто в кружке, и запивали ею сухарики из сухого пайка. Перекусив, легли отдохнуть, задремали под стук колес, все, кроме дневального. Но вот кто-то из «стариков» затянул казацкую песню, остальные, кто знал, подхватили. Потом еще и еще. Песни в основном старинные, дореволюционные, никогда я не слышал, так как обычно пели полюбившиеся песни уже советских времен или народные. Даже сейчас, как вспомнишь, звучат в ушах эти полузабытые песни:

Ехали казаки со службы домой.
На плечах погоны, на грудях — кресты.
— Здо-ро-во, папаша!
— Здо-ро-во, сынок!
— Как живем, папаша?
— Ничего, сынок! Живем, слава богу! —
Родитель сказал.
Соловей, соловей, пташечка,
Канареечка — жалобно поет!
Раз поет, два поет…