Наконец приехали на отведенное нам место у очередной опушки. До передовой пара-другая километров, где-то там за лесом. Слышны отдаленные редкие минометные налеты, автоматные и пулеметные очереди. Это обычный фон передовой, тогда для меня еще новый. Стало опять облачно и хмуро, правда, потеплело.
Все спрыгнули с машин, и сразу, без передышки, по уже отработанной схеме (для меня впервые) закипела работа. Орудийные расчеты (огневики) стали оборудовать огневые позиции под орудия, а в нашем взводе управления тут же, немедленно стали готовить, вместе с другими, блиндажи на 5–6 человек: для нашего отделения разведчиков и вычислителей, для связистов, для комвзвода Комарова и комбата. Сбросили с машины катушки с проводами связи, стереотрубу, лопаты, двуручные пилы, топоры и другой инвентарь. Такой порядок повторялся в дальнейшем еще и еще много, много раз. Приезжали на новую позицию и немедленно копать, сначала индивидуальную щель от налетов, а если опасно или, оказалось, надолго, то строили блиндаж (обычно перед крупным наступлением, когда надо прорывать оборону). Неважно, 1–2 дня на позиции или дольше. Переехали и первым делом копать! Если хочешь не рисковать жизнью! Сколько перекопано, не сосчитать!
Выбрали место для блиндажей, и я вместе с Шалевичем и Хвощинским и еще кем-то из разведчиков стал копать «яму-ступеньку» под блиндаж, готовить накат из бревен, благо лес — рукой подать, заготавливать лапник. Кто-то принес преловатой соломы для лежанки. Копали быстро, на пределе сил, чтобы до темноты подготовить себе надежную лежанку-укрытие. Копалось легко, так как грунт был песчаный и промерз сверху всего на 2–5 см. Когда кто-то уставал, то бросал лопату, шел готовить накат из спиленных стволов и набирать лапник. Передохнув таким образом, начинал опять копать. Никто никого не подгонял. Обменивались короткими фразами. Хотелось есть, но кухня еще не раскочегарилась, хотя там споро готовили то ли обед, то ли ужин. Бревна для наката пилили из стволов с «запасом», на метр-два больше ширины землянки, чтобы она не осыпалась. Как только кончили яму, быстро накрыли ее накатом (заготовленными бревнами), забросали толстым слоем лапника и листвы и засыпали вырытым песком. Вот и готово помещение! Надолго ли? Установили внутри блиндажа, у выхода, бочку-печку, вывели наружу короткую трубу, стали протапливать помещение и застилать соломой лежанку. Распределили места на лежанке и побросали на нее свои нехитрые пожитки. Блиндаж готов. Пока никакой команды не поступало, и мы с наслаждением растянулись на своих местах.
Шалевич и Хвощинский во главе с комбатом Ершовым и командиром взвода Комаровым прервали работу задолго до ее завершения и ушли выбирать и оборудовать НП, устанавливать связь с пехотой (ротой, батальоном), которую будем поддерживать при наступлении. Следом связисты потянули нитку — проводную связь. Меня, как новичка, сначала не трогали, точнее, тотчас по разгрузке поручили готовить упомянутый блиндаж для разведчиков и вычислителей, где можно было бы отдохнуть и обогреться. Успел немного подремать, как крикнули на обед. Только поел, как помкомвзвода ст. сержант Фисунов подозвал меня и еще одного связиста, помнится, Иванова и сообщил, что маршрут до НП определился, туда уже протянули первую «нитку» связи, и меня с Ивановым отряжают дежурить на промежуточных телефонных пунктах, проложив попутно, где надо (обычно близ передовой), дублирующую нитку связи.
Уже темнело. Я и Иванов взвалили каждый на одно плечо по две связанные катушки, на другое плечо нацепили карабин и вещмешок и двинулись к передовой на НП по первой нитке провода, время от времени держа ее в руках, как своего рода поводок для слепого. Ну и тяжелы катушки с толстым проводом — «гупером», под 16 кг каждая! Не то что немецкие, легкие хлорвиниловые, за которыми гонялись все связисты, обшаривая окопы, брошенные немцами при отступлении. Это сейчас в быту, в магазинах сплошь хлорвиниловые провода и «гупер» днем с огнем не сыщешь. А тогда, да и долго после войны самым распространенным и надежным был «гупер» — многожильный медный провод в резиновой оболочке, покрытой матерчатой рубашкой, пропитанной смолой, в 2–3 раза тяжелей (и толще) немецкого провода.