Судьба дворцового гренадера

- Как Иван Евплыч розыск на Кочета объявил, что его обобрал, да приметы перечислил, то месяца через два пригнала полиция двух кляч, будто под Мценском отысканных. Рост и масть подходящие, а по зубам лет на десять старе и прямо с живодерни - одна кожа на костях. Так разве с полицией поспоришь? Покричал было барин, исправник на него вдвое, да сказывали, грозился, коли за привод не заплатит, в суд подаст. Ну, Евплыч и сдался, а кляч татарину продал. Сказывали, пять рублей выручил.

- А ты к утру домой добежал?

- И как мальчишкой был, таково бегать не случалось. Надо было к свету домой быть, а конец, сам знаешь, не малый. Хорошо, все тропки исхожены. На большак не возвернулся, а перебежал от табора полями опять к Дону, почти против места, где Кочета и бричку на дно спустил, да вдоль берега и почесал как мог быстрей. У Шевырева через мост, как заяц, махнул - и опять по берегу до самой Козловки. Чуть светать стало, а уж с задов на двор в конскую выгородку, благо они еще на выгоне ночевали, да на солому и прилег. Одна бабушка, поди, и Заметила, что меня в ночь не бывало. Да я тогда, грешен, у солдатки загуливал...

- Мне матушка обмолвилась, что, может, Кочета мужики уходили.

- Видно, догадалась. Недолго я в ту ночь спал, а как схватился, то онучей околь нету. Пошел в избу, а они в корыте мокнут, оттого что заношены были, а может, и кровь на них увидела, как на меня заглянуть зашла, да от всех и скрыла.

Слова про ту ночь промежду нас не было. Другой раз корила за солдатку, а тут ничего... - Михаиле помолчал, обгоняя дровни с кладью и заключил: Вот, дядя Саня, каков племянник твой душегуб. Восемь лет прошло, а как вчерась всё...

- А по мне, Миша, коли грех, то не велик. Может, оттого так говорю, что сам бы то же сделал. Все равно что гада раздавить, который всех жалит. Ничего, что обличьем человеческим прикрылся. Думается, не бог таких творит, а бес ему назло.

И не одного Кочета, я и барина старого не пожалел бы...

Они помолчали. Потом дядя спросил:

- Неужто совесть гложет?..

- Нет, того не скажу. А лесок, где все случилось, до сего дня стороной обхожу. Когда коней погнал, я там топор под берегом зарыл. На другой вечер сходил, домой принес. Дед-то и веревки обыскался - хозяин ведь. А больше туда ни ногой.

- А не всплыла бричка?

- Не слыхать. Видно, на совесть камней навалил, недаром заледенел, в воде толкавшись. А если б и всплыла, то сочли бы, что Кочет ее утопил да верхи дальше на двух конях погнал.

А самого я так завязал, что, видно, рыбы да раки начисто обглодали.

- А деньги с него не взял?

- Нет. И не подумал. Убить да еще обшаривать... Я ровно в лихорадке был, себе не верил, что единым махом его прикончил. Сбирался ведь насмерть с ним драться, а тут табак помог.

- А не хватился Серёга тавлинки своей?

- Тавлинку я на дворе на камушек ночью, как прибег, поклал, будто обронена, и табак остатний рядом рассыпал... Так не казниться мне? Не взыщет бог за душегубство?..

- Жена моя, Михаиле, выше всего справедливость почитает, и, должно, правда. Так тут, по-моему, только по справедливости воздал ты Кочету за дела его. Я тебе правду говорю, что, случись мне один на один с ним повстречаться, тоже на него пошел бы.

Оттого я тебе не судья, а, как солдат бывалый, похвалить могу, что на такое отважился.

- Ну, спасибо, дядя Саня... А вот житье мне с тех пор в Козловке вовсе обрыдло. Ведь там у четырех баб Кочетовы ребята у меня на глазах растут и все на него схожи. Да двоих парней, сыновей его, Иван Евплыч по злобе в солдаты сдал и дочку за Михея, кривого вдовца с четырьмя детьми, выдал.

- Не зря я говорю, что и барину карачун бы сделал, - не выдержал унтер, - раз на детях безвинных злобу вымещал.

- Оно так, но мне-то Кочет по все дни глазами ястребиными аль еще как в Козловке мерещится. Как сынков его вижу, так и встанет все, что в лесу было, - весь род его рядом со мной...

- Потому к майору и захотел отъехать?

- Отъехать давно хочу, да куда крепостному от своего места деться? На оброк Евплыч никого не отпущал. А после Стешиной смерти и того пуще из Козловки тянет. Может, не так, как положено, а любил я ее... И до коней охотник большой. Вон Лысатка прошлый год поколела, так до сего дня ржание ее слышу, как встречала меня по утрам.

- Чего ж попритчилось? Старая была?

- Да нет, десятый год шел. Загнал дядя Серёга на святой, из Рождествена от кумовьев ехавши, да спьяна и напоил сряду.

За то и дал ему дед дёру.

- Мужику-то седому?

- А что? Дед в своем праве. Да и мои, ох, руки чесались!

- Ладно, попрошу Красовского и тебе отпишу, что ответит, - пообещал Иванов.

- По-печатному пиши, чтоб мне разобрать ловчей.

Переночевали в Туле, и утром Михаиле тронулся в Козловку.

Глядя ему вслед от ворот постоялого, Иванов подумал, что недаром так приглянулся в Лебедяни этот племяш, тогда почти подросток. Чего самому не довелось сделать, того не побоялся...