Судьба дворцового гренадера

- Хорошо, что вовремя приехал, - похвалил на прощанье. - Князь вчерась перед парадом меня спрашивал: "Прибыл помещик твой новый?" Ты как его сиятельство встретишь, то ежели одни будут следовать, поблагодари за месяцы-то.

- Слушаюсь, Егор Григорьевич.

В этот же вечер пошел к Жандру. И туда снес тульскую пряжку, которая понравилась. Рассказав Андрею Андреевичу про торг с Вахрушозым, унтер спросил, что за служба могла быть у поручика на Дону под начальством нонешнего военного министра, на которой, сказывают, весьма обогатился.

- Такой и сейчас Комитет по устройству злосчастных донцов заседает, подхватил Жандр. - Граф Чернышев - только в сих стенах говорю - человек корыстный и лживый. А помощником у него сенатор Болгарский, плут отъявленный, прославленный взятками. Вот они И ободрали всех казаков зажиточных. Обвиняли во всех смертных грехах, а те откупались чем могли. Раз Вахрушов там послужил, то истинно рыло в пуху.

- Ведь как раз про графа Чернышева в комедии у Хмельницкого стихи были? - напомнила Варвара Семеновна.

- Говорили, что про него. Хотя то переводная пиеса, французская, Андре Буаси, - ответил Жандр и пояснил Иванову: - Похвастаться господин министр любит подвигами, так у одного писателя такой герой сочинен, который говорит:

Я всюду поспевал... Был в тысяче сражений,

В траншеях, в приступах, в победах, в пораженьях,

Везде торжествовал - ив мире и в войне.

- Как вы помните! - удивилась Варвара Семеновна.

- Чужими и своими стишками голова смолоду набита, - усмехнулся Жандр, но полностью, кажись, теперь только "Горе от ума" помню, оттого что все не в бровь, а в глаз.

Вот и губернатор тульский хотя помог отменно, но по нонешнему описанию, согласитесь: "хрипун, удавленник, фагот, созвездие маневров и мазурки"... - Он повернулся к унтеру: - Так у Грибоедова один вояка бравый описан...

...А в последнее утро отпуска пошел на Сергиевскую. И здесь пересказал все Павлу Алексеевичу и барыне. "Молодые" к Новому году отправились в Москву, в особняке было тихо, и его приходу явно обрадовались. Особенно подробно камергер расспрашивал про Красовского и дьякона. Потом рассказал про русскую оперу, которую впервой показали в Большом театре.

Так рассказал и сыграл на рояле мотивы задорных польских танцев и торжественного последнего хора, что Иванов почувствовал - думает, как бы Дарье Михайловне музыка понравилась.

Дома в этот день вкусно обедали со всегдашними гостями - Федотом и Феней, подружкой Анны Яковлевны. Потом Тёмкин читал вслух "Капитанскую дочку". Маша, поиграв в своем углу, тихо взобралась к отцу на колени, слушала, тараща глаза, и тут же заснула. А взрослые так и просидели как зачарованные до последнего слова повести. Только в начале чтения в руках у женщин было рукоделие. Но вот иглы остановились, работа легла на колени. Судьба Маши и Гринева стала их судьбой.

- А Пугачев-то! Заячий тулупчик небось не забыл, - сказала всегда молчавшая Феня.

Тут часы на дворце пробили одиннадцать, и, рассуждая о прочитанном, стали снова накрывать на стол для встречи 1837 года.

Чокнулись наливкой и выпили три тоста: за счастье и здоровье присутствующих, за родственников и друзей, которых нет с ними, и за сочинителя "Капитанской дочки" - пожелали ему еще писать такое же, что, услышав, никогда не позабудешь.

1 января на Большом выходе во дворце Иванов видел Пушкина. И верно, от недавних волнений сильно изменился - лицо желтое, глаза сердитые, и даже щека дернулась два раза, пока .на него смотрел, так резко, что зубы сверкнули - чисто конь мундштук грызет, когда шею насильно сгибают.

Видел и флигель-адъютанта Лужина в конногвардейском белом мундире с аксельбантами и вензелями на эполетах. На одну минуту, отделяясь от процессии, подошел к унтеру и спросил:

- Пригодились ли письма?

- Покорнейше благодарю. Генерал с генеральшей расспрашивали, как изволите здравствовать.

- А купчую привез?

- Так точно-с.

- Ну, поздравляю!

Через полчаса Иванов вел от Комендантского смену дежурных в парадные залы и снова увидел ротмистра. На этот раз Лужин показывал Военную галерею молодому человеку в иностранном мундире и, когда гренадеры поравнялись с ними, сказал:

- Остановись на минутку, Александр Иванович.

- Смена, стой! - скомандовал унтер. - Что прикажете, господин ротмистр?

- Ты ведь в Париже был в 1814 году? - спросил флигельадъютант, указав на вторую серебряную медаль на груди Иванова.

- Так точно. Два месяца в казармах Военной школы стояли.

Лужин что-то сказал своему знакомцу по-французски и снова повернулся к четырем сменным гренадерам:

- И вы, вижу, там побывали. В каких полках, почтенные?

- В Преображенском... В Кавалергардском... В Конной гвардии... В Измайловском, ваше высокоблагородие, - закончил Павлухин, стоявший замыкающим.

И снова ротмистр сказал что-то французу, указывая на трех бывших кирасиров, после чего пояснил гренадерам:

- Господин виконт вспомнил, как наша гвардия в Париже гостила, когда он ребенком был... Веди смену дальше, Александр Иванович.

- Шутник барин, - бубнил под нос Павлухин, идя Аванзалом:

Этак выйдет, что в Москву жаловали гости,