Судьба дворцового гренадера

паровик скоро показался, грохоча, распустив из трубы клубы дыма и шибко таща пять сцепленных больших карет с окошечками.

- Оттуда господа смотрели, и нам кто-то платочком помахал, - добавила Маша к рассказу Анны Яковлевны.

- А ты хочешь в такой карете проехать? - спросил отец.

- Разве с тобой... А то он страшный, точно Змей-Горыныч.

- Я даже порадовалась, что вас в Царское на караулы не требуют, сказала Анна Яковлевна. - Разбежится еще шибче да где-нибудь на повороте и завалится. Или с моста в речку...

- Говорят, ночью о двух фонарях напереду бегает, чисто глаза горят вот когда страшон, - подала голос Лизавета.

Ее слова все вспомнили вечером, когда зашедший "на огонек"

Тёмкин рассказал, что в газете пропечатано, как паровик раздавил заснувшего между рельсами нетрезвого крестьянина и вышел приказ ему ходить только засветло.

- Уж лучше бы боялся, бедняга, - сказала сердобольная Анна Яковлевна, а то спать видишь где улегся...

А еще через день произошло посещение, показавшее Иванову в новом свете характер его жены.

Идучи из роты домой обедать, унтер, ступив на свою лестницу, услышал голоса двух спускавшихся навстречу женщин и внятный шелест шелковых юбок.

Нет, какова фуфулыга, гордячка! - шипела одна. - Что вспомнить вздумала!..

- Я же говорила, маменька, чтоб не ходить, раз сами ее отвадили, отозвался второй голос, вслед за тем зашикавший, видно услышав шаги унтера: - Ш-ш-ш... Молчите!

Через десяток ступеней Иванов разминулся с двумя женщинами в бархатных салопах и шелковых платках, по костюмам - богатыми мещанками, а может, купчихами средней руки. Старшая - толстая, со злобно сощуренными глазами, которыми зыркнула на унтера. Вторая - лет под тридцать, худая, бледная, с опущенным взглядом.

"Кто бы это был? - подумал унтер. - Да, может, и не от нас..."

Когда вошел в прихожую, навстречу ему быстро вышла Анна Яковлевна с раскрасневшимся лицом.

- Встретил? - спросила она. - Родственницы объявились!

- Какие? Неужто с Выборгской? - удивился Иванов.

- Они самые. Прослышали, что ты офицером произведен, что крестьян купил и квартиру барскую сняли, вот и заявились родственную нежность выразить. Но я хотя не ждала их вовсе и поначалу растерялась от дерзости, однако нашлась, как поступить. Салопы не просила сымать, хотя в гостиную провела и присесть пригласила. Отвечала, что - да, офицером пожалован и крепостных купил, раз жалованье высокое положено, а квартиру и каково зажили в ней, сами, мол, видите. Но угощения никакого не предлагала, хотя от новоселья гора печенья и пирожков осталась. Когда же про родственность напомнили, то прямо отрезала, что какое ж родство, раз сами тринадцать лет назад мне, тогда сироте одинокой, объявили, что к вам ходить незачем...

Скажи, разве не справедливо я их отвадила?

- Справедливо, да больно круто, - сказал унтер.

- Ах, Санюшка, я иначе не умею: либо всей душой, либо - никак. А обиду я, право, не за себя помню, а что про папеньку да про тетушку посмертно наговаривали. Клевету на покойников беззащитных вовек не прощу.

Иванов молча снимал шляпу, шинель, расстегивал портупею, а жена его, не дождавшись ответа, продолжала:

- Поверь, если бы в бедность впали и за помощью пришли, может, все бы забыла. Так ведь нет! Разодетые, руки в кольцах золотых и хвастают, что дядюшка подряды знатные получает.

А я лучше десять нищих накормлю, чем таких лицемерок за наш стол сажать... Дочку-то мне жалко, всегда затурканная была, оттого, видно, в девках осталась.

- Но откуда про нас всё узнали? - спросил Иванов.

- От гренадерши какой-то, прозвище не запомнила. Ох, мудрец ты, Санюшка, что в отдельности от ротных дрязг живем... Ну, умывай руки - да за стол. Машенька! Обедать!..

В конце октября Качмарев простудился, перебегая без нели из Шепелевского на Комендантский, и впервые за командование ротой слег, после чего Иванову чаще пришлось помогать Тёмкину в переписке отпусков и другой черновой работе, которой обычно не гнушался полковник. Унтер посылал командиру поклоны и кухены Аннушкиного изделия через Федота, который ходил к больному с текущими делами и за приказаниями, что передавать в канцелярию министра. Капитан Петух отправился было один раз на доклад к Волконскому, но возвратился черней тучи и, сунув Федоту папку с бумагами, буркнул:

- Князь приказал все срочное секлетарю передавать.