Судьба дворцового гренадера

10 ноября между сменами своих дежурных Иванов в канцелярии роты строчил списки, на которых потом Тёмкин разметит табель караулов, дежурств и дневальств на неделю. Рядом Федот готовился сочинять ответ на запрос о поведении и нравственности унтер-офицера Георга Етгорда, который сидел тут же. Этот образцовый служака, латыш пятидесяти пяти лет от роду, полгода как подал прошение, что желает перейти из лютеранства в православие. На вопрос удивленного полковника, зачем ему этакое понадобилось - ведь лютеран у нас даже среди высших чинов множество, - Етгорд ответил, что совсем не понимает немецкого языка, на котором говорят здешние пасторы, а латышской церкви в Петербурге нет. Но если бы и была, то, прослужив тридцать пять лет среди русских солдат он почти забыл свой родной язык и ходит в Конюшенную церковь. После такого объявления рапорт Етгорда пошел по команде, был переслан от обер-священника гвардии в Консисторию, и началась переписка, которой и через полгода не предвиделось конца. Роту запрашивали о том, где Етгорд родился, в какой кирхе крещен, потребовали представить метрику.

Пришлось гренадеру впервой взять отпуск и ехать под Митаву, где не осталось родственной и даже знакомой души. Потом Консистория отнеслась к лютеранскому епископу в Риге, для чего требовалась копия послужного списка Етгорда. Теперь понадобилось свидетельство начальства о его высокой нравственности.

- Я, понятно, Георг Петрович, про вас одно хвалебное отпишу, - говорил Тёмкин, перелистывая вшитые в дело бумаги. - Но они еще что-нибудь придумают, и переписке конца не будет.

- Ты хочешь мне советовать, чтобы я плевал и сказал тебе "брось"? - как всегда неторопливо, заговорил Етгорд. - Однако я того сделать не могу. Заварил кашу, так не говори, что не дюжий. Первое, что я хочу, - чтобы когда помру, то панихиду на понятном языке стали отслуживать. А второе... - Тут латыш немного замялся, - чтобы мои деньги, скопленные от жалованья и трезвой жизни, не пропали и пенсия тоже, а потому полагаю вступить в свой первый законный брак, но невеста за иноверного идти никак не согласна.

- Вот так бы и сказали сряду. Сия причина, пожалуй, не для казенных бумаг, однако всех сильней, - ответил Федот и, придвинув к себе лист бумаги, спросил: - А давно ли невесту знаете?

- Около десяти лет мы испытание знакомством проходили, пока я сватать решился, - ответил Етгорд, улыбаясь. - Она девица, имеет от роду полных сорок пять лет и пропитание рукоделием промышляет, одеяла и халаты на пуху выстегивает по купеческим домам, как редко кто умеет. В клеточку, в турецкий огурчик и звездочками.

- А кого же, Георг Петрович, в крестные отцы к себе позовешь? - спросил Иванов.

- Уже просил нашего полковника честь оказать, - еще шире заулыбался латыш. - И они обещание давали.

- Ох, легко ли такого младенца его высокоблагородию в купель опущать? пошутил Федот.

- Я уже знаю про то, что взрослых в купель не спускают, - серьезно возразил Етгорд, - а только повелят разуться и ноги, руки и лоб миррой мажут. Однако так при первом крещении, если мусульманин, но я ведь христианин, то мне и того делать не станут. Всё на одной бумаге будет, и полковнику лишь расписаться...

- А ведь когда я командиру про сей запрос докладывал, - вдруг вспомнил Тёмкин, - они вам, Александр Иванович, велели, чтобы нынче к ним побывали. Они уже в кресла перебрались.

Виноват! Похвальное свидетельство все из башки выбило!

После очередной смены дежурных Иванов пошел к полковнику. Качмарев действительно сидел перед окном, выходившим на канавку, одетый в крытый серой бумазеей ватный халат, из-под которого торчали войлочные туфли. Побледневшее лицо с отмытыми от фабры седыми усами и баками казалось старее и добрей обычного.

Подставив щеку для поцелуя, он указал на стул напротив:

- Садись и рассказывай, что у тебя дома деется. Про роту я от Тёмкина все знаю по сегодняшнее утро.

- А сейчас бумагу сочиняют про Етгордову нравственность, - сказал унтер.

Качмарев засмеялся:

- Мастера лютеранцы закорючки выдумывать! Кабы татарин в нашу веру переходил, то мигом бы, а из одного христианского толка в другой просится - и полгода мурыжат.

- От него, сознался, невеста того требует, - пояснил унтер.

- Знаю, - кивнул полковник. - Меня возил выбор одобрить, когда в крестные звал. А я все не удосужусь узнать, полагаются ли крестные отцы этаким переходящим или иначе обряд уют.

- Но какова невеста вам показалась?

- В работе своей искусная, хозяйка чистоплотная, но статями и лицом весьма на гусыню схожа. Длинношеяя, корпус весь в зад сошелся, лицом и волосом белая, а нос красноват.

- Ну, с лица воду не пить, - заметил Иванов.

- Небось себе-то красотку высватал, а Етгорду и гусыня хороша, упрекнул полковник.

- Помилуйте, Егор Григорьевич! Ведь и он сам выбирает, да еще, сказывал, десять лет знакомство водит.

- И то верно. А как твои?

- Маша больно к музыке привержена, от рояля не отогнать, учительница не нахвалится, а мы боимся, не надорвалась бы.