Судьба дворцового гренадера

- Нате, нате, живая я, вот вам крест! - говорила Анюта, положив левую руку на его ладонь, а правой крестясь, в то время как из глаз ее побежали слезы. - Все наврала злая соседка. Она с дочками да еще будто квартальный имущество и сбережения папенькины обобрали, так что и тряпочки памятной не нашла. Да все пустое, раз они померли, а вот вы-то думали, будто и я...

- И я тоже в том грабеже участник, - говорил, не выпуская ее руки гренадер. - За иконой двести рублей ассигнациями сыскал да икону ту взял и игрушек несколько. Так что часть приданого и родительское благословение заочное хоть нонче получи.

- За то спасибо, но мне главное теперь, что вас нашла! - сказала она с жаром, но вдруг, покраснев, высвободила руку.

- А что ж раньше не сыскала? - спросил гренадер.

- Так папенька же сказали, что вы в Гатчину переведены.

Вот я на второй год после наводнения и упросила заказчицу, офицершу тамошнюю, справку навесть. Назвала и что из Конной гвардии, соврала, господь мне прости, будто сродственники. Та барыня все записала и, снова к нам в мастерскую приехавши, сказала, что такого из Конной гвардии нету, а есть двое, из иных полков и других лет... Как же мне еще искать? И могла ли подумать, что меня мертвой считали? Рассудила так, что в последний год ходить к нам перестали да в Гатчину не переводились, то выходит, вовсе от нас отвернулись или... - Анюта запнулась и докончила, смотря на Иванова не то со страхом, не то с укором, - женились давно...

- Не женился я, Анютушка! - воскликнул гренадер. - И тогда не отвернулся, а опосля разговора с Яковом Семенычем возраст мой отвел от тебя. Двадцать лет разницы, пустое ли дело?

- По мне, вовсе пустое, - сказала Анюта решительно. - Вы бы меня наставляли, а я бы вот как стараться стала.

- Да стар я для тебя. Отцу твоему почти что ровесник был.

- А мне молодые не надобны. Троим уже отказала, хоть мадам наша очень одного нахваливала... Как же вы с папенькой, меня не спросивши, решили? А я-то, глупая, с того часу, как от барина носатого оборонить не побоялись, вас суженым сочла...

Записанное здесь говорилось, когда они то останавливались, повернувшись друг к другу, то шли вдоль речки Смоленки.

Дальнейший разговор продолжался на линиях Васильевского острова, в захолустных улочках Адмиралтейской части, наконец на скамейке засыпанного палым листом Екатерингофского парка.

Говорили - и наговориться не могли. Смотрели друг на друга, и все было мало. Не замечали бегущего времени. Забыли, что не ели с утра. Воистину все как в счастливом сне.

Когда же наконец, уже при зажженных фонарях, едва решились расстаться у ворот на Пантелеймоновской, то по Цепному мосту и мимо Летнего сада Иванов еще шел хотя как мог скорее, а наискось через Марсово поле уже бежал, подобравши полы шинели, и все же вскочил в двери ротного помещения, когда в сборной уже строились к вечерней поверке. Едва поспел сбросить фуражку и шинель на чью-то кровать и, растолкавши соседей, встать в ранжир, как фельдфебель Митин скомандовал:

- Рота, смирно! Слушай поверку! Антонов Потап...

В понедельник он заступал на дежурство с двух часов и, вместо того чтобы, как обычно в тихие часы, засесть в спальной за щетки, пошел в канцелярию и попросил у Екимова лист бумаги, будто для письма. Возвратясь в роту, сочинил черновик на оберточной бумаге и, перечитавши, вывел беловую. Тут зазвякали в дверях шпоры - полковник Качмарев обходил помещения роты. Иванов встал у своей кровати.

- Наконец и ты вчерась загулял, - сказал командир. - Сказывали, к обеду хотел быть дома, а где-то до потемок закутил.

- Так точно. И к вашему высокоблагородию с покорнейшей просьбой. Иванов протянул свою бумагу.

- Что за прошение? Ну, так читай сам. Я очки в канцелярии оставил.

Иванов огляделся вокруг.

- Аль секретная?

- До времени бы...

- Ну, так и читай тихо, - приказал Качмарев.

Иванов ступил почти вплотную и прочел вполголоса, деликатно дыша в сторону, но у самого уха полковника:

- "Покорно прошу дозволения вашего высокоблагородия на вступление в первый законный брак с девицей Анной,Яковлевой дочерью, которая есть мастерица у госпожи Штокши, жительствующей в доме купца Меншуткина, насупротив церкви святого Пантелеймона-целителя. К сему гренадер первой статьи Александр Иванов".

- Ну надивил! - хлопнул себя по бокам полковник. - Однако добавить надобно, сколько лет невесте, какого вероисповедания, сословия и по какой части мастерица.

- Виноват, ваше высокоблагородие, сейчас заново перепишу.

Двадцать один год полный, православная, шьет барыням уборы, а сословием дочка отставного почтальона. Про сословие не знаю, как сказать, раз из воспитательного, безродный, значит, был.

- Родителей обоих в живых нету? Сироту берешь?

- Вчерась ровно пять лет, как потопли в бывшее наводнение.

- Давно, значит, невесту знаешь? Ах, тихоня! Ведь никто и не чуял, что женихом ходишь.

- Так и я же ее все пять годов до вчерашнего полдня покойницей числил, в поминание писал...

Качмарев выпучил глаза и, присев на кровать, велел:

- Докладывай все толком.

Когда Иванов окончил, полковник, качая головой, сказал: