Естественно, а для марксиста и обязательно, попытаться поискать такого рода причины в производственно-орудийной сфере. Не изобрели ли хитроумные греки что-нибудь себе на горе такое, что решительно отсекало возможность существования по привычной традиционной норме? Не имеем ли мы здесь схему-прототип европейской "изобретательной" истории, когда сначала выпускают джиннов из бутылки, а затем находчиво от них спасаются? Энгельс показал механику таких процессов на примере с началом чеканки монеты. На первый взгляд такой поиск причин - продуктов неосмотрительной изобретательности - не дает ничего интересного. Для периода миниатюризации характерна деградация - потеря и опрощение навыков: античность ничего орудийного не изобрела, да и европейцы не были тароваты на изобретения вплоть до появления науки, даже киты их могущества: порох, компас, разборный шрифт, заплыли в Европу из Китая.
Но в орудийном арсенале греков и в истории этого арсенала были два знаменательных исключения. На фоне общего упадка и опрощения быстро прогрессировали средства индивидуальной защиты и нападения; греческие наемники, "медные люди", появляются на просцениуме истории раньше греческой философии и играют самую активную роль в политической жизни Египта, а потом и всего Ближнего Востока. Во-вторых, все источники упоминают корабль, прежде всего пятидесятивесельный - пентеконтеру. В списке кораблей Гомер только со стороны ахейцев упоминает более тысячи (1146) судов, в большинстве "черных", пентеконтер, а о беотийских кораблях даже сказано: "...на каждом из оных по сту и двадцать воинственных, юных беотян сидело" (Илиада, II, 509-510). Рядом с кораблями идут упоминания о пиратах как вечной язве эллинского мира. Практически все герои поэм Гомера проходят школу пиратской жизни, даже Нестор, фигура определенно сухопутная, "конник геренейский", при встрече с Телемахом вспоминает о временах, "когда в кораблях, предводимые бодрым Пелидом, мы за добычей по темно-туманному морю гонялись" (Одиссея, II, 105-106).
Нам кажется, что именно корабль очень подходит на должность первого европейского джинна из бутылки, что появление корабля в бассейне Эгейского моря было началом агонии традиции, ее смертным приговором. И дело здесь не в экзотике, не в "черных роджерах", а в элементарной арифметике. В Эгейском море более двух с половиной тысяч островов. По свидетельству очевидцев, нет здесь такой точки, с которой не было бы видно ни одного острова. Островное земледелие и скотоводство - основа социальности этого региона, но основа весьма своеобразная, не имеющая тыла, который позволял бы использовать типичный для традиции маневр неравномерного территориального распределения профессий, когда воинов, скажем, можно сосредоточить на границе или в ключевых центрах страны, а в сельскохозяйственных районах резко снижать плотность населения таких профессий, как воины, писари, чиновники и т.п. Эгейская социальность вся "погранична", и пока не было крупных кораблей, водная преграда могла даже способствовать традиционному развитию. Но появление корабля, сравнимого по силе с островом или с участком побережья, спутало все карты, неизбежно должно было перевернуть всю традиционную экономическую арифметику. Принципиально невозможным стало выполнение условия наследственного профессионализма: 80% населения должно быть занято в сельском хозяйстве, предоставляя остальным право специализироваться. Новая, порожденная изобретательностью самих традиционных греков ситуация требовала другого распределения профессий, когда за спиной каждого беззащитного пахаря встал бы вооруженный воин, чиновник, правитель, писарь и т.п. Совмещение профессий и переход профессиональных навыков в личные с естественным их упрощением и ухудшением (кроме навыков воинского и пиратского ремесел) становились в этих условиях навязанной экономической необходимостью, условием выживания в новой ситуации. Иными словами, универсализм, похоже, не как очередной "шаг вперед" на бесконечном всемирно-историческом шляхе развития, а как шаг в сторону с наезженного традицией пути в профессионализм, как нечто до крайности напоминающее карликовые ивы и березы тундры. Универсализм возникал не от хорошей жизни и не ради хорошей жизни: гомеровских греков трудно обвинить в грехе сознательной работы на историю и для историков. Там, где возникали подходящие условия (Спарта, например), процветали рецидивы традиции на удивление (Геродот) или на зависть (Платон, Ксенофонт) нормальным универсализированным грекам.
Выход на корабль как на локальную, долговременную, отсекающую причину, способную в принципе решить задачу преемственного перехода от традиционного профессионализма к европейскому универсализму понятным для европейца безлично-объективным путем, порождает два круга проблем и, соответственно, областей исследовательского интереса.