Судьба генерала Джона Турчина

— Боюсь, мизерно здесь тебе покажется, — ведя Надин под руку, виновато сказал Иван Васильевич. Да, после Филадельфии с ее тщательной планировкой улиц, с невысокими чопорными зданиями, отделанными белым мрамором, со старыми буками, бросающими тень на чистые тротуары, выложенные красным кирпичом, Надин не могла прийти в восторг от того, что увидела. А увидела она покосившиеся заборы из неровных, набитых как попало досок, из-за которых выглядывали черно-желтые тарелки подсолнухов; кучи золы, где валялись, сверкая на солнце, битые бутылки, заржавелые жестянки да рваные башмаки; обшитые тесом, старые, рассохшиеся строения в один и в два этажа, с наружными лестницами и галереями. Сонная, ленивая тишина наполняла пустынные немощеные улицы, залитые магниевым светом знойного летнего дня. Подымая обильную пыль, проехал на своем шарабане фермер в широкополой шляпе, — видно, решил наведаться в город. Черная поджарая свинья чесалась об угол дома. Хрюкнула вслед Турчаниновым.

— Вот здесь, — сказал Иван Васильевич, когда проходили мимо самодельной, написанной корявыми буквами вывески над раскрытой дверью в полутемное помещение, — вот здесь можно купить что угодно. И кофе, и муку, и соль, и топоры, и седла, и ружейный порох, и конфеты.

Под навесами таких лавок, прислонясь спиной к столбу и спрятав руки в карманах обвислых штанов, изнывали от безделья здоровые увальни в ситцевых рубашках без жилеток и в громадных шляпах из желтой соломы. Потягивались, сладко, с подвываньем, зевали во всю пасть, вяло жевали табак. Другие, в таких же соломенных шляпах, сидели на пустых ящиках из-под товаров и лениво строгали карманными ножами палочки. Надин долго чувствовала спиной провожающие ее тяжелые, тупые взгляды.

— Здешние лодыри, — сказал Иван Васильевич. — Вот так и торчат тут целые дни, зевают, чешутся, как свиньи... Самое лучшее развлечение у них — если собаки загрызутся либо начнется погоня за беглым негром. О, тогда у них прыть хоть куда!

Перед дощатым помостом, сколоченным у двухэтажного здания суда на городской площади, виднелись деловито сбившиеся респектабельные цилиндры и касторовые шляпы. Три-четыре коляски, на которых, очевидно, приехали некоторые из них, стояли в стороне. Мелькали в толпе и соломенные сомбреро городских зевак. Попыхивая толстыми сигарами либо поплевывая направо и налево табачной жвачкой, собравшиеся и чего-то ожидающие джентльмены вели друг с другом негромкий, пристойный разговор. На дощатой стене белело приклеенное, отпечатанное в типографии объявление. По судебному решению, прочли подошедшие к толпе Иван Васильевич и Надин, по судебному решению для удовлетворения претензий кредиторов и наследников мистера Джемса Вильяма Райта будут продаваться с торгов негры: Бетси, 25 лет, Ревекка, 62 года, Гектор, 28 лет, Юпитер, 48 лет, и Джордж, 35 лет.

Выставленные на продажу рабы кучкой сидели на пыльной земле, понурые и покорные, тревожно ворочая фаянсовыми на темных лицах белками и чуть слышно переговариваясь. Полуденное солнце припекало черные каракулевые головы. Среди невольников выделялись молодой оливковый мулат и красивая мулатка в цветастом ситцевом платье, — видно, супружеская пара. Испуганно озираясь, мулатка прижималась к мужу, а он, высокий, сильный, полуобняв жену одной рукой, в другой руке держал ее пальцы.

Аукцион еще не начинался, — помост с установленными на нем столиком и стулом был пуст. То и дело кто-нибудь из бородатых, с бритой верхней губой, покупателей подходил к сидевшим у помоста черным рабам и грубо заставлял одного из них, привлекшего его внимание, подняться на ноги. «А ну, повернись!.. Нагнись... Подпрыгни...» Оттянув негру челюсть, точно у лошади, осматривал крупные белые зубы. Приказывал согнуть и напрячь руку, тыкал пальцем в надувшееся под темной кожей яблоко бицепса. Ничего, кажется, подходящая рабочая скотина. Крепкая, здоровая.

Запряженный парой белых красавцев рысаков, подъехал и остановился перед зданием суда великолепный открытый экипаж. Вытянув руки с вожжами, сидел на козлах толстый кучер-негр в красной, украшенной золотым галуном ливрее. Верхом на большой белой кобыле, привскакивая в седле, как обезьянка, сопровождал экипаж худенький негритенок-грум. Блеснула лаком откинутая дверца, вылезли двое — плотный, низкорослый джентльмен в лоснящемся, надетом набекрень цилиндре и в распахнутом синем сюртуке с бархатными лацканами, а за ним некто в широкополой шляпе, с серебряной звездой на груди — шериф. Оба скрылись в дверях суда, но минут через пять вышли оттуда и направились к собравшейся у помоста толпе покупателей. Надин заметила, что джентльмена в синем сюртуке встретили почтительные поклоны, угодливые улыбки. Он шел, небрежно пожимая направо и налево руки. Цилиндры и котелки окружили его... Надин поняла: известное, всеми уважаемое лицо.

По-видимому заметив стоявших в стороне Турчаниновых, господин в синем сюртуке внезапно прервал начатую с кем-то беседу и, к удивлению Надин, направился сквозь толпу прямо к ним.