Судьба и другие аттракционы (сборник)

Он тогда чуть ли не приревновал к Арбову, потому что ему-то вернули… так стыдно. Арбову скоро уже предстоит вновь потерять, вновь пережить отца – это что: добро, милосердие, благо?

Кажется, над ними всеми ставят какой-то опыт. Чудо для Арбова, отсутствие чуда для Лидии, игнорирование его-Ветфельда с этой его независимостью от чуда – это всё эксперимент, опыт? Только хочется уже поднять бунт на предметном стеклышке.

Может быть, они и не виноваты, тоже хотят равенства в Контакте, но предметное стеклышко получается как-то само собой, по ходу… а сейчас вдруг вот понял, что Контакт – не есть главное, во всяком случае, для него… Контакт – это частность, пусть потрясающая, грандиозная, превосходящая человеческие наши силенки, но частность . Наверное, к лучшему, что срок его пребывания в отеле истекает совсем скоро.

– Ну всё, я побежала, увидимся, пока, – завтракавшая с ним сейчас Лидия протараторила всё это и побежала из отеля в город, не заходя в номер.

– Да-да, – механически кивнул ей Ветфельд. Потом только увидел, что она забыла на столе свою файловую папку.

27

Борис Арбов сделал несколько шагов по дорожке сада, опираясь на ходунки, и устал.

– Вот тебе и второе издание старости, – сказал он Арбову. – Подожди, подожди, я хочу сам. Думаю, меня еще на пару-тройку шагов хватит.

Арбов силой усадил его на скамейку.

– Да, ты прав, Сема, надо реально смотреть на вещи.

– Папа, я тут говорил с управляющим.

– Не пытайся выдоить у них надежду. Они же вроде инопланетяне, вдруг еще действительно, не разобравшись, подадут ее.

– Говори, что хочешь, эти твои штучки на меня уже не действуют.

– Это не штучки, Сема, просто я знаю, надежды мне уже не выдержать.

– Значит, ты все же не исключаешь, что она есть?

– Я в невозможной ситуации. И здесь есть иллюзия, что в ней может быть возможно всё. Но это только иллюзия, Сема.

– Так вот, управляющий…

– Я знаю, – перебивает его отец, – он не управляет, это правда. И тот физик в своей тетрадке кое-что понял насчет того, как устроено.

– Управляющий сказал, что он сегодня не управляет, но завтра… может появиться «ручка». Погоди, не перебивай. Я сначала решил, что это он в утешение, ну, или, чтобы я не приставал, но потом понял – если «синтезатор добра» в самом деле существует – он должен, поздно или рано, отрастить себе такую «ручку», за которую управляющий или даже я могли бы взяться, повернуть, иначе какое это добро.

– Это будет уже милосердие только.

– Мы вязнем с тобою в словах, папа.

– Знаешь, я бы многое хотел изменить, исправить в прожитом… многое бы вычеркнул. И не в событийности – моя жизнь была небогата событиями, как ты помнишь. А я и хотел, чтобы так. В смысле, к событиям, к биографии особых претензий нет… как оказалось. А кое в чем мне просто-напросто повезло.

Я бы исправил в главном.

Получается, судьба не столь уж глубинная вещь, как нам представлялось. Я ничего не сумел, – Борис Арбов усмехнулся, – потерпел фиаско в чем-то, что посерьезнее судьбы, не говоря уж об обстоятельствах. Если б знать еще в чем? – После паузы: – А ты, Сема, ехал сюда на что-то такое надеялся, что-то хотел получить, в чем-то таком разобраться, а видишь как – «аттракционы» и «синтезаторы» работают на меня, к недоумению управляющего. Получается, что я у тебя…

– Хватит об этом, ладно?

– Да, конечно, извини. Я как-то много говорю в эти дни – он замолкает, но Арбов понял, на чем отец оборвал себя: «все равно не наговоришься впрок».

28

Арбов спал, скрип двери разбудил его, в комнату прошаркал отец. Он не на ходунках сейчас, опирается на трость. Значит, ему опять стало лучше? Так уже было несколько раз, угасающие было силы восстанавливались сколько-то, на какое-то время, отчасти.

Отец сел к нему на кровать. Погладил его по щеке – этот его жест из детства. И улыбка отца, он так всегда улыбался, когда заходил к нему в детскую и гладил его по щеке, а потом пальцем нежно по переносице. У Арбова чуть не разорвалось сердце.

– Я пришел попрощаться, Сёма.

– Нет.

– Мое время… Ты всё понимаешь.

– Нет, папа. И я ничего не хочу понимать. – Арбов чувствовал, что сейчас не выдержит.

– А знаешь что, Сёма. – Всё та же улыбка отца. – Пойдем со мной? – отец берет его за запястье.

– Нет, папа. Так нельзя.

Арбов пытается высвободиться, но рука отца вдруг становится жесткой, безжалостной, Арбову больно.

– Пойдем. – Отец дернул, потащил его за собой. Арбов кричит, хочет вырваться, брыкается.

Арбов проснулся, было много пота и отвращения к самому себе.

29

Лидия вышла из церкви. Так самозабвенно молиться ей удавалось, пожалуй что только в детстве. Но в детстве светло и радостно делалось после молитвы.