У себя в номере Арбов развернул листок:
«Так получилось, что всё это время я оказывалась права. И когда боролась с Добром, и когда отказалась от борьбы. Когда выясняла правду о Ветфельде. Когда открыла ее ему. И когда раскаялась в том, что сделала с Ветфельдом.
Права, несмотря на всё низкое, злое, искреннее, истовое во мне. Кажется, этого я и добивалась от жизни: быть правой, олицетворять правоту и так далее. Я устала от правоты.
Я убила что-то в себе. Хотя, как ты знаешь, не так и много было чего там убивать.
Говоря сколько-нибудь литературным языком, «я не справилась со своими демонами». Да и демоны такие мелкие у меня, перед людьми даже стыдно. (Видишь, пытаюсь что-то такое напоследок, знаю прекрасно, что ты не примешь за мужество, за самообладание… А мне и не надо ни твоей похвалы, ни самого мужества.) Ты скажешь: я же не спровоцировала катастрофы, никого не погубила: ни из людей, ни из инопланетян. Я сама говорила это себе сотню раз. Так что я знаю.
Мне даже кажется: если б и спровоцировала, если б и погубила – как-то всё же смогла жить с этим.
И Добро не попалось в мою ловушку. (Я преувеличила здесь свою роль, правда?) Просто само надорвалось.
То, что мы узнали здесь о самих себе, вообще о Реальности – ты скажешь, что и с этим всё-таки можно жить. Я, пожалуй что, соглашусь с тобой – можно. Но я устала.
Мне бы покоя. Лучше пусть он будет абсолютным.
P. S. Понимаю, что этот мой (чуть было не написала «поступок»)… то, что я сделаю сейчас, уже делаю – я уже приняла пять таблеток (оказалось, это не страшно), причинит новые страдания любящему нас инопланетному разуму, но мне его почему-то не жаль.
P.S. P.S. Пока таблетки не начали действовать.
Пусть у тебя всё будет хорошо, Сёма. Может быть, хоть тебе удастся когда-нибудь то, ради чего и стоило пройти через всё это здесь».
К Арбову постучали.
– Приехала полиция, – просунул голову в комнату портье. – Мы все должны дать показания.
– Да-да, конечно, сейчас спущусь.
Голова исчезла. Арбов сложил листок, вложил его в книжку, подумав немного, решил сразу убрать книжку в свою дорожную сумку. Вышел, запер комнату.42
– Всегда такое чувство, когда они уезжают, – говорит портье.
Они с управляющим опять в своих креслах-качалках, с бокалами и в халатах.
– А когда умирают? – не сдержался управляющий.
– Вот так вот, – вздохнул портье. – Но все ее тесты ничего такого не предвещали. Извини, что я сейчас об этом.
– Люблю, когда отель пустует, – сказал управляющий. – Или когда это просто отель.
– Ты думаешь, на этот раз он будет долго простаивать?
Управляющий промолчал.
– А я вот давно уже думаю, – продолжил портье, – почему он вообще любит нас? Это его сущность такая – любить? Кто же против… Но он оказался сложнее собственной сущности. – Этот внезапный пафос вышедшего из своей роли.
– Именно поэтому он и любит, даже когда его сущность не выдерживает, а любовь терпит крах. – Как бы самому себе сказал управляющий.
– Можно спросить тебя? – тот, кто еще утром назывался портье, был серьезен.
– Попробуй.