Судьба и грехи России

                Мы  не знаем, что происходит там, в самой России, в  глубине задавленных человеческих душ. Но не будет слишком смелым предположить, что и там невыносимые страдания и бессилие вызывают те же реакции. И там должны  быть люди, мечтающие о Гитлере — своем или чужом —  не освободителе, а мстителе. Повторяющие старую, такую  русскую, хотя и в украинской транскрипции, пословицу:  «Хоть гирше, та инше». Пусть большинство не желает, —  наверное, не желает — никакого тоталитаризма, пресытившись одним до тошноты. Но едва ли оно, воспитанное в рабстве, сумеет дать отпор меньшинству, которое пожелает навязать ему «инший» вид тоталитарного рабства. Не нужно забывать, что советский актив не знает и не хочет знать

                                                          ЗАВТРАШНИЙ  ДЕНЬ                                

==197

никаких форм свободной культуры; что для него невообразима сама идея открытого противоречия, борьбы взглядов; что даже для беглецов из ада европейская свобода печати кажется непонятной и почти отвратительной. О свободе в России томятся многие. Говорят даже, что теперь это единственное объединяющее  всех настроение. Но говорящие сейчас же прибавляют: впрочем, это самая скромная свобода, бытовая. Хотят иметь уверенность, засыпая, что не проснутся под чекистским наганом, хотят иметь возможность покупать хлеб и продавать изделия своего личного труда. Быть спокойным  за жизнь своих близких, за завтрашний  день. Все эти вожделения так легко осуществить в любом тоталитарном режиме, чуть-чуть полегче сталинского. Для этих людей гитлеровская Германия должна казаться раем.

                Я знаю, что, говоря о политических условиях русской культуры, мы имеем  уравнение со многими неизвестными. Многое  зависит от того, в какой форме произойдет ликвидация  большевистского периода русской истории. Война, восстание или эволюция режима? В случае насильственной развязки смена одного тоталитаризма другим представляется весьма вероятной. Многие скажут: фашизм придет на смену сталинизму, и это уже огромный шаг вперед. Я отвечу: сталинизм есть одна из форм фашизма, так что этот исход равнозначен укреплению выдыхающегося фашизма  с обновлением его идеологии. Новая идея вдох нет новую энергию  в работу опричников-организаторов. Перемена личного состава лишь усилит их злобность: новая метла чище метет... Что касается эволюционного исхода, то как уменьшаются за последние годы его шансы! Сталин позаботился о том, чтобы отрезать себе и своим все пути к мирному отступлению.

                Но пусть даже, вопреки вероятностям сегодняшнего дня, отступление окажется возможным и сталинский ре жим сможет  эволюционировать — в сторону, скажем, нормализации. Это не увеличивает шансов свободы для завтрашнего  дня. Позволяю  себе повторить написанное мною  когда-то: «Поколение, воспитанное Чека, не может рассчитывать на свободу. Свобода может быть уделом только его детей». Сейчас, через десять лет ягодо-ежовского

==198                                                   Г. П,

воспитания, можно только повторить, с еще большей уверенностью и большей Горечью, эти слова.

                Нет, решительно нет никаких разумных человеческих оснований представлять себе первый день России «после большевиков» как розовую зарю новой свободной жизни. Утро,  которое займется над Россией после кошмарной революционной ночи, будет скорее то туманное «седое утро», которое  пророчил умирающий Блок. И каким же другим может быть  утро после убийства, после оргии титанических потуг и вся  кого дурмана, которым убийца пытался заглушать свою совесть? Утро расплаты, тоски, первых угрызений... После меч ты о мировой гегемонии, о завоевании планетных миров, о  физиологическом бессмертии, о земном рае — у разбитого  корыта бедности, отсталости, рабства — может быть, национального унижения. Седое утро...

                Но  довольно каркать. Не оказались ли мы во власти  контрреволюционных настроений, рисуя эти Мрачные кар тины? Сегодняшний  застенок Сталина не должен парализовать у нас зрения и слуха, обращенных к созидательным  процессам революционной  России. Ее почти поголовная  (или приближающаяся  к таковой) грамотность. Рабочие и  крестьяне, обучающиеся в университетах. Новая интеллигенция, не оторванная от народа: плоть от плоти и кость от  кости его. В результате — огромное расширение культурного базиса. Книги издаются — и читаются — в неслыханных  раньше количествах экземпляров. Не только для беллетристики, но и для научной популяризации открыт широкий  рынок. Удовлетворять проснувшиеся культурные запросы  масс не успевает советская интеллигенция, несмотря на огромный рост ее кадров. Кажется, надолго России, в отличие от стран старой Европы, не угрожает безработица и перепроизводство интеллигенции.