Судьба и грехи России

    Унылой  паутиной скуки была затянута эта жизнь — благословенное царствование Александра III. Падение честолюбия сказывалось в том, что даже чиновничьи жены не помнили хорошо  ни порядка  знаменитых  четырнадцати  ступеней, ни качества получаемых крестиков — невещественные, но некогда могущественные социальные символы, определявшие судьбу человека поколение тому назад. Слово «чиновник» (в сущности, чем не «сановник»? — филологически одно и то же) перестало связываться с идеей чина, почета, вырождаясь в «чинушу», обогащаясь ассоциациями скуки и мелочности. Характерно, что сами члены этого первенствующего в России сословия предпочитали называть себя интел-

==140

лигенцией. И это при всем побочном одиозно-революционном смысле, связанном с последним словом.

    Конечно, талантливые люди есть везде. Давала изредка талантливых, чаще дельных, трудолюбивых людей и русская бюрократия последних десятилетий. Но самые выдающиеся  среди них, подлинно государственные люди, вроде гр.Витте, поражают однобокостью специалиста, отсутствием настоящей культуры. В сущности, русским бюрократическим верхам хватало не только творческих идей, но и воли к власти, даже реальной власти над страной.

    Старое, еще не умершее окончательно, начало породы действовало анархически. Родовитая знать, слишком ленивая, чтобы управлять государством, охотно свалила эту обузу на

плечи министров-тружеников, честных «спецов»—ещё действительно честных под строгой ферулой Александра III. Но принять этих дворян-чиновников, полуплебеев, в свою среду знать не могла. Императорские министры царской России стояли иногда вне света, как министры республиканской Франции. Не имея путей во дворец, лишенные возможности использовать в государственных целях почти всесильные в условиях вырождающегося самодержавия закулисные влияния, министры оставались техниками-рутинерами, бессильными  дать новый поворот рулю.

    Вот почему было бы трудно сказать, что бюрократия управляла Россией. Во всяком случае, она не направляла. Отсюда потребность в последнее, бурное царствование найти новый  волевой стержень для русской политики. Отсюда эти запоздалые поиски суррогатов общественности — попытка подпереть престол Советом Объединенного Дворянства, или Союзом Русского Народа. Когда эти опоры оказались  гнилыми, утопающие   во дворце хватаются  за сильных  людей, ищут  героев, святых. За Столыпиным приходит час Илиодора, пока наконец русские министры и вместе весь чудовищный  бюрократический механизм  не оказывается игрушкой в руках зловещего Старца, подлинного правителя России в ее последние трагические годы.

4. ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ

   Кому должна достаться власть, выпадающая из слабых дворянских и чиновничьих рук? Такова проблема, поставленная перед Россией конца XIX века — самая серьезная из ее политических проблем. За судорогами революционных и реакционных спазм вырисовывается все тот же вопрос: где класс, который вольет новую кровь в дряхлеющий государственный организм, вдохнет в него волю к творче-

==141

ству, к жизни и победе? Объективно интеллигенция предъявила свои права на власть, боролась за нее более полувека  и потерпела поражение в 1917 году. Я говорю: объективно,  потому что в сознании своем интеллигенция боялась власти, презирала ее и—в странной непоследовательности —  мечтала о власти для народа. Во власти интеллигенции  всегда чуялось нечто грязное и грешное. Она была сурова  ко всем ярким выразителям государственной идеи в истории. В политику она вкладывала моральный пафос, видя в  ней необходимую форму  реализации справедливости. Да и  в политике ее пленяла скорее сама борьба, а не реализация, —  жертва, а не победа. И все же: интеллигенция была охвачена политической  страстью, имеем право сказать — политическим безумием. Кто борется, рискует победить. Интеллигенция не  могла не считаться с возможностью  своей  победы, но победа в политической борьбе есть власть. Интеллигенция шла к власти и лишь обманывала себя призрачной властью народа. Чем реальнее рисовалась грядущая  революция,    тем  неизбежнее   было  для  нее  пересаживаться со старого анархического копя шестидесятых и семидесятых годов в седло западноевропейской демократии, лишь скрашенное  социалистическим флером.  Но демократия есть представительство. Именем и голосом  мужика и рабочего адвокат, профессор и журналист будут  править Россией. Это стало ясно в 1906 году, когда интеллигенция уже наметила свое «общественное» правительство. Отныне исход революции и вместе с ним судьба России  определяются степенью способности интеллигенции к власти.