Судьба и грехи России

     За молодежью — рабочие. Среди рабочих петроградских   окраин и в годы революционного угара митрополит Вениамин пользовался большой популярностью, — как в Москве патриарх Тихон. Это было, конечно, меньшинство —  люди  семейного, традиционного уклада, особенно связанные с деревенской родиной. Но за последние годы церковные настроения среди рабочих растут. Они уже кое-где на  скудные гроши  строят храмы, преодолевая страшное сопротивление храморазрушителей. Возвращаясь в Церковь,  рабочий опережает крестьянина. Он несчастно других. У  него нет уже никаких политических или социальных надежд. С другой стороны, его нервная, беспокойная душевная организация более способна к идеалистическому подъему. Без идеалов он не может жить и падает на дно, не  поддерживаемый бытовым и хозяйственным укладом жизни. Отсюда это соединение разгула и жертвенности, разврата и религиозности в одной и той же среде, характеризующее современное состояние рабочего класса в России.

    И, наконец, в самое последнее время, поскольку можно  судить отсюда, религиозное возрождение захватывает и деревню. В народных низах, в деревне, как и в городе, у Церкви есть соперник в лице баптизма и вообще рационалистического сектантства, сильно выросшего  в России.  Сектанты имели перед православным духовенством преимущество старых гонений и, следовательно, морального  авторитета. Они умели соединять свой пламенныйевангелизм с социальным радикализмом, искренним в их среде,  в отличие от скомпрометированных морально обновленцев. Они опередили Церковь в христианизации народных  масс. Но постепенно и Церковь выходит на народную ниву.

    Это медленный процесс, и мы присутствуем при самом его начале. Два течения: рационализация народного сознания и его христианизация — протекают одновременно и

==226

параллельно. Это значит, в глубинах происходит жестокая борьба миросозерцаний — самое важное из того, что совершается в России.

    Борьбу эту нельзя рассматривать как продолжение борьбы старого с новым. Христианство — не старое, но вечное, а «новое», против чего оно ведет борьбу, — уже слишком старо и обветшало. Нельзя думать, что успехи Церкви в России равнозначны с победами старой культуры. У Церкви нет оснований отрицать техническую или физическую направленность новой культуры. Молодежь, становясь религиозной, не перестает интересоваться спортом и машиной. Даже церковные организации  молодежи, о которых доходят глухие слухи, должны считаться с этими настроениями  умов. Церковь, порвавшая мнительно  с кровной для нее традицией православного царства, не станет защищать интеллектуальных или эстетических идеалов XIX века — ей чуждых. Пока еще рано говорить о творчестве церковной культуры в России. Для этой работы в Церкви нет ни внешних, ни внутренних возможностей. Она живет первичным  религиозным актом, по ту сторону всякой культуры, Но этот акт заключает в себе огромную динамическую энергию, источник всякого творчества. Из этого резервуара духовных сил будут питаться все живые направления русской культуры. Именно  все — а не одно из них. Победа Церкви  не обеспечивает торжества консервативных или прогрессивных начал в культуре. Она обеспечивает жизнь, то есть творческую глубину самой культуры. К этому можно прибавить лишь одно. Церковь не знает прерывов в своем росте, и каждый прошлый день сохраняется ею для вечности. Поэтому   она воссоздает непрерывно  единство прошлого  и настоящего и в этом смысле является в России  единственной носительницей духовного преемства — тем  ковчегом, на котором спасается все живое (но только живое) в потопе революции.

==227

ПРОБЛЕМЫ БУДУЩЕЙ РОССИИ /Первая статья/

1. СЕГОДНЯШНИЙ ДЕНЬ

     Не много месяцев прошло с тех пор, как писались последние главы, но кажется, что между ними и «сегодняшним днем» легли годы. Образы «современной» России уже  отошли в историю. Многое мучительно перечитывать — не  потому, что оно оказалось ложью, но потому, что перестало  быть правдой. Едва начали проясняться дороги, ведущие в  туманное будущее —  и вот опять «занесло тебя снегом,  Россия». Избави Бог публицисту пророчествовать, а тем  более — о России.

     В моей (ненапечатанной) схеме Россия стоит на распутье.  «Революция загнивает», — писал я. «Или она найдет вождя,  который смелой рукой ликвидирует коммунистическое иго,                          или Россия идет навстречу новым катастрофам». Мог ли я  предвидеть, что страна будет поставлена перед катастрофой  сознательной волей полубезумного вождя революции?

    То, что происходит в России, едва поддается разумному  объяснению. Но лишний раз, влекомые роком, мы убеждаемся, как узок светлый круг исторического сознания. Бессознательное, бредовое окружает его со всех сторон, и революция —  один из люков, откуда темные воды Ахеронта  затопляют солнечные нивы земли.