Судьба и грехи России

    Прежде всего, социализм (берем это слово в его самом  широком  значении) утратил весь привкус утопичности и максимализма, который превращал  его в «музыку будущего». Социализм есть самый практический, очередной и неотложный  вопрос современности. В эру социализма  мы уже вступили, не заметив этого, как не сразу замечает путник в горах надвинувшегося на него облака. В самом  деле, момент «социальной революции», грань, отделяющая буржуазное общество от пролетарского, в сознании социалистов совпадал с «завоеванием» ими  политической власти. Этот момент давно уже позади нас — с тех пор, как социалисты управляют или управляли государствами половины Европы. Правда, их появление у власти почти ни в чем не отразилось на экономическом строе. Но это уже связано с огромными   трудностями социального  преобразования общества —  трудностями, впервые открывшимися для самих социалистов. По крайней мере в одном величайшем  государстве Европы, где правят люди, свободные от этических и разумных предпосылок, социализм осуществляется всерьез вот уже четырнадцатый год, и не один десяток миллионов людей  пал жертвой этого социального эксперимента.

    Вторая особенность современного социального вопроса — в том, что он по содержанию своему уже не совпадает с вопросом рабочим. Все общество в целом страдает от потрясений разладившегося хозяйственного механизма. Есть общественные группы, которые оказались беззащитнее перед кризисом, чем пролетариат. Благодаря мощи своих

==286

политических и экономических  организаций, рабочий  класс во многих странах застраховал себя от безработицы  государственной помощью. Пролетариат уже перестал быть  последним из обездоленных. Но широкие слои интеллигенции, ремесленников и крестьянства совершенно беспомощны  перед бедой. И наконец, «молнии разят самые высокие вершины». Каждый биржевой крах влечет за собою  ряд самоубийств среди вчерашних властителей мира. В  Америке уже открываются  убежища  для разорившихся  миллионеров. В современных экономических бурях никто  не может почитать себя в безопасности.

    Если для рабочего класса социализм по-прежнему может представляться делом справедливости и пафос равенства (ненависть к неравенству) определяет его классовую  борьбу, то для интеллигенции и других слоев, вовлеченных  в социальное движение, дело идет не о равенстве и даже не  о справедливости — а о существовании. Поскольку движение получает объективную идеологическую санкцию, оно  находит ее не в классовом интересе, но и не в этическом  требовании, а в государственной необходимости. И в этом  третья существенная черта нового «социализма». Так условимся называть в дальнейшем антибуржуазные движения  нашего времени, враждебные пролетарскому социализму:  фашизм, национальный социализм и прочее.

    Старый социализм мог глубоко скрывать свое этическое  жало — отчасти из целомудрия, отчасти по недомыслию  или желчности темперамента. Его гуманитарная основа сохранялась даже в марксизме. В извращенно-отрицательных  реакциях — ненависти и злобы — догорал зажженный гуманистами 30-х годов костер сострадания и ненавидящей  любви. Революционный  социализм вырастает из тех же  слоев сердца, что «Бедные люди» Достоевского или «Отверженные» Гюго. Его упадочная линия развития ведет через  сострадание — справедливость — интерес. Но до наших  дней приток интеллигенции в социалистические партии  был бы немыслим, если бы в социализме не сохранялся —  пусть самый слабый — запах выдыхающейся эссенции романтических 30-х годов.

    Новый социализм  начисто свободен не только от романтизма, но и от морализма вообще. Отправляясь не от  защиты угнетенных, а от сохранения общества в целом, он  проникнут пафосом не справедливости, а организации. Современное общество кажется ему не то что корыстным, тираническим, жестоким, но прежде всего плохо организованным. От анархии буржуазного общества он обращается не к идеальной анархии будущего, а к порядку и мощи реального, национального государства. Это государство давно уже крепнет вместе с упадком либерализма. Война сделала

==287