Судьба и грехи России

    Какие силы в мире противостоят этому натиску универсального деспотизма, на страже свободы? В течение полутора веков свобода во всех ее аспектах — как свобода политическая, экономическая и духовная — была связана с судьбой одного класса — буржуазии. Ее гегемония в современном обществе сообщает ему характер самого свободного из когда-либо существовавших на земле. По-видимому, это не было случайностью. Не раз в истории торжество буржуазии было отмечено расцветом свободы: в демократиях Греции, в средневековых коммунах, в вечевых народоправствах Руси. Ввиду различия духовных основ этих культур объединяющее  их свободолюбие буржуазии следует объяснить ее своеобразной ролью в общественно-хозяйственной жизни. Буржуазия несет с собой начало личной инициативы, сознательного расчета, свободной и личной организации  производства. Пусть иногда она не отказывается от помощи   и привилегий государства. В основном она держится  на вере в собственные усилия экономически-творческой личности. Буржуазия проникнута известным недоверием  к государству,  к его вмешательству   во все жизненные  сферы. Она придерживается государственного минимализма.  Защищая  прежде всего свою свободу хозяина, свободу хозяйственного творчества, она психологически приходит к признанию  свободы вообще: свободы гражданина, свободы разума и совести. Есть одна сфера духовной свободы, которая совершенно непосредственно связана с буржуазным   сознанием: это свобода мысли. Мысль для буржуа  есть непременное и постоянное условие его собственного хозяйствования: строгая, аналитическая и синтетическая, вполне наукообразная мысль, которая отличает рационализм  буржуазной экономики от других традиционных  и социально-связанных хозяйственных форм. Творческая психология капитализма сродни психологии науки. Буржуа  всегда поддерживает критическую пытливость ученого, и XIX век, губительный для многих отраслей духовной  культуры, оказался исключительно счастливым для научного творчества. Но дух науки — это дух свободы.

   Буржуазия европейских обществ пережила очень сложную  и бурную историю. В процессе ее буржуазное обоснование свободы меняло  свою идеологию. В начале новых столетий это обоснование имеет строго христианский характер. Первый капиталист проявляется перед нами в облике сурового протестанта. Пуританин, он протестует против  роскоши и легкомыслия  католически-дворянского

==291

«света», он замыкается в своей семье, противополагая ее,   как свой «замок», государству. Его нравственный идеал построен на верности и честности, строгости к себе и другим.   Это мораль долга, ветхозаветная по своей религиозной   природе и охотно облекающаяся в библейские одежды. За   свою веру, за свое «истинное» христианство, в его личном   духовном понимании, буржуа готов идти в изгнание и на   смерть. Свобода, за которую он борется, есть прежде всего   свобода христианина — Freiheit eines Christenmenschen —   противополагаемая им  государству и его религиозному   принуждению.

     За этой ранней, англосаксонской формацией буржуазии   следует вторая, континентальная, преимущественно французская, торжество которой связано с циклом европейских   революций. Ее религия уже потеряла христианский характер. Это религия гуманизма в оптимистической транскрипции XVIII века. Ученики Руссо и Бентама верят в   мудрость природы и благость человека. Свобода является   простым выводом из предпосылки натуральной гармонии.   Из свободной игры личных сил создается общее счастье.   Поменьше организации; законы — цепи. Долг совпадает с  торжеством личной воли. Здесь революционные романтики и сухие утилитаристы (Гюго и Бентам) стоят на общей  почве: дают разно окрашенные, но по существу тождественные обоснования буржуазной свободы.

     В наши дни от этого гуманитарного оптимизма почти  не осталось и следов. В странах его былого господства его  сменил скептицизм, отрицающий  возможность познания  абсолютной истины. Скептицизм сделался основой буржуазного сознания во Франции, где он продолжает старую  классическую и аристократическую традицию. Строящаяся  на нем культура носит явно упадочный характер. В этой  фазе буржуазия наследует имморализм дворянского возрождения. Свобода, которой по-прежнему дорожит буржуазия, имеет для нее двоякий смысл: возможно более удобного наслаждения жизнью и  нестесненного упражнения  интеллекта. Свобода мотивируется в наши дни чаще всего  невозможностью познания истины и вместе с тем интересом (и полезностью) ее исканий. Свобода ученого защищается буржуазным неверием, как свобода художника — буржуазной похотливостью. Это не мешает науке и искусству  нашего времени — отнюдь не буржуазным — быть творческими в высшей мере, нежели творчество предыдущего поколения: содержать в себе более духовных, даже религиозных ценностей. Нередко социальная функция духовной деятельности совершенно не соответствует ее внутренней ценности. В эпоху абсолютной монархии искусство было

==292

формой  придворной роскоши. Наука и в наше время обслуживает прежде всего профессиональные потребности.