Судьба, или жизнь дается человеку один раз…

Утром, встав пораньше, приготовили бутерброды с маслом, взяли банку тушенки, чай и сахар и отправились на поиски оленя или, по крайней мере, глухаря. В сибирской замшелой тайге в бессолнечный день видимость была не более ста метров, под ногами попадались очень редкие старые оленьи следы. Мы старались выходить на песчаные или глинистые берега реки, но там тоже не было свежих следов. С правой стороны по нашему ходу наметилось что–то наподобие небольшой возвышенности, и мы направились в ее сторону. Надо отметить, что Генка оказался хорошим ходоком, сказывалось его пребывание в геологической семье. Бугор этот оказался покрыт высокими лиственницами, но даже забравшись на дерево, выяснить какую–либо обстановку из–за низкой облачности и полусумеречного освещения не удавалось. Мы перекусили, попили чаю и отправились странствовать дальше. Примерно через час я понял, что мы напрасно топчемся по тайге и повернул назад, чтобы выйти к реке и по берегу быстро вернуться на базу. Меня смущало, что не появлялся шум реки и где–то спустя полчаса меня обдало жаром: я увидел характерное кривое дерево, которое мне хорошо запомнилось, (я собирал наросты на деревьях и вырезал из них различные лица и морды) - значит, мы давно ходили по кругу. Я оглянулся, Генка был абсолютно спокоен, значит, он пока не понимает, что мы плутаем в этой тайге. В тайге или в тумане без ориентиров человек начинает ходить по кругу, потому что шаг одной, ведущей, ноги всегда немного длинней другой. Теперь получалось, что мне совершенно неизвестно, где мы находимся. Я посмотрел на часы, до наступления темноты, когда начнет тревожиться Генка, оставалось чуть более двух часов. Я ни на мгновенье не сомневался, что рано или поздно мы доберемся до реки, а по ней все равно выйдем к людям, но сколь долго это может продлиться, не предполагал. Я решил моему напарнику пока ничего не говорить. Потом, когда станет ясно, что сегодня не выйдем из лесу, все объясню ему: что у нас есть тушенка и ее ему хватит на четыре дня, а за три дня мы все равно доберемся до каких–то людей, и что мы ни при каких обстоятельствах не пропадем, даже если нам придется построить плот и сплавляться. Незаметно для него определил, где находится север, благо, что мох и лишайники были почти на каждом дереве. Предложил Генке сесть и отдохнуть. Мне надо было успокоиться, все трезво и хладнокровно взвесить: река наша течет с востока на запад, значит, нам надо идти на юг и через какое–то время мы просто обязаны выйти на ее шум. Мы не могли за день пройти больше двадцати километров, поэтому очень далеко от реки не смогли уйти, рассуждал я дальше. Сложность возникнет в том, чтобы определить, в какую сторону идти после выхода к реке — вверх или вниз по течению, чтобы найти наш лагерь. Это еще примерно двадцать километров — десять вверх и десять — вниз. Чтобы преодолеть этот путь, понадобится примерно 12–14 часов ходьбы, с учетом неуверенности и усталости на это уйдет полтора–два дня. Получалось, что не так страшен черт, как его малюют. Мне стало значительно спокойнее. «Ну, Генка, двинулись, мы ничего сегодня с тобой не добудем», — сказал я твердо и уверенно, намекая, что мы направились к лагерю. Мы шли, я тщательно следил за мхом на деревьях, примечал впереди выделяющееся дерево или какой–то другой предмет и шел прямо на них, не отступая ни шагу в сторону. Нам необыкновенно повезло. Через час мы вышли на речку, а здесь нам повезло просто сказочно!!! Я увидел наши утренние следы, перекрываемые отпечатками волчьих ног, и тут раздался Генкин голос: «Дядя Яша, чьи это следы, что тут есть другие геологи?» — «Не волнуйся, сказал я, — и продолжил, — посмотри внимательно». Он различил следы своих и моих сапог и не обратил внимание на волчьи. Я вспомнил, что когда мы пионерами ходили в походы, вожатые нас учили, что надо обязательно оставлять следы на мягком грунте, чтобы облегчить поиск тем, кто будет искать заблудившихся или пропавших путников. Через сорок минут нас встречала в лагере, начавшая волноваться мама Генки.