Судьба княгини

– Да, последние дни и вправду легче стало, – согласился Василий. – Посему я с чистой душой вернулся в Москву и на пирах, видишь, показываться не опасаюсь. Вестимо, знахари лесные, да волхвы яриловы помогли, отмолили. Однако же плох бы я был как правитель, кабы не озаботился будущим своей державы на тот случай, коли сухота вернется снова. И посему спрашиваю тебя еще раз: клянешься ли ты в случае моей нежданной смерти принять в свои руки наш отцовский удел и сохранить его от опасностей? Готов ли ты поступить с моею семьей по чести и совести?

– Долгих лет желаю тебе, брат мой, – покусав губу, ответил звенигородский князь. – Но коли беда случится… То да, брат, не беспокойся. Нашу Святую Русь я никому в обиду не дам!

– Спасибо, брат! – облегченно перевел дух великий князь. – Ты успокоил мою душу. Я знал, я всегда верил в тебя, мой славный кровный брат! Сами небеса даровали тебя мне в помощь и утешение. Спасибо… Спасибо тебе, брат…

15 ноября 1424 года

Ярославский тракт

Душа старшего из сыновей Дмитрия Ивановича после недолгой застольной беседы обрела покой.

Душу младшего сей разговор разорвал в клочья.

Воевода, погруженный в тяжелые раздумья, покачивался в седле высокого тонконогого скакуна, мерно шагающего во главе длинного обоза, груженного сундуками, мешками, коврами и узлами; взятой в походе добычей, оружием, одеждой, путевыми припасами. На плечах Юрия Дмитриевича лежал походный плащ из натертого воском сукна с рысьей оторочкой, на поясе поблескивала самоцветами на рукояти длинная кривая сабля, на мизинце ало подмигивал рубиновым глазом золотой аспид.

Кольцо с женской руки оказалось сильно мало даже для мужского мизинца и, надетое в любовном порыве, слезать обратно не желало, навевая недобрые мысли о темном колдовстве.

Хотя может статься – воевода не сильно и старался, ограничиваясь только редкими рывками и кручением. Ведь это был подарок любимой женщины. Память о ее чувствах, ее страсти, ее поцелуях, ее волосах, ее голосе и ее ласках… Память о его любви.

И это оказалось самым тяжким!

Князь Юрий Дмитриевич дал себе, своей чести и совести клятву более не встречаться с женой своего брата, не позорить себя подобной подлостью, а ее – изменой. Он дал клятву своему брату занять его стол после смерти Василия и судить Софью по совести и справедливости. Но сии клятвы никак не отменяли невыносимой реальности: он продолжал любить великую княгиню! И взгляд золотого аспида раз за разом напоминал ему о сей жестокой правде. Клятвы забыть женщину, попытки выбросить ее из головы, вычеркнуть, вымарать из души и памяти неизменно завершались мечтаниями о ее ласках и поцелуях.

– Как же так, почему? – раз за разом сжимал лучший воевода Руси свои кулаки. – Почему я ее не забываю? Почему не отрекаюсь? Может статься, Софья и меня тоже каким-то приворотным зельем опоила? Заворожила, заколдовала, запутала…

Долгий путь – лучшее место для размышлений. Медленно ступает кобылка, мерно покачивается седло, овевает лицо ветерок. Светит, проглядывая между облаками, холодное зимнее солнце, поскрипывают позади десятки колес, фыркают лошади, тянутся по сторонам заиндевевшие рощи или искрящиеся белые поля. Думай – не хочу. Ничто не отвлекает, и времени сколько угодно.

За две недели, что обоз добирался до Ярославля, великую русскую реку уже сковал прочный толстый лед, и купеческие обозы даже начали накатывать по нему широкий и ровный до зеркального глянца путь. Посему дальше путники ехали уже прямо по Волге, свернув возле Костромы на свежий, только что проложенный через заснеженные леса и болота зимник, каковой срезал напрямую заболоченные излучины здешней реки. Спустя четыре дня обоз повернул на Вексу, а еще через четыре – наконец-то выбрался из темного узкого коридора, огороженного высокими сосновыми стволами, – на яркий, солнечный простор огромного Галичского озера.

В последний ночлег путники остановились прямо на льду, не разводя костров и подкрепившись лишь соленой рыбой и мерзлым хлебом – но зато утром смогли двинуться дальше с самыми первыми, предрассветными лучами.

На белоснежной равнине обоз оказался виден издалека, и потому еще задолго до приближения отряда вернувшегося правителя встретил радостный колокольный перезвон, а уже перед воротами – толпы празднично одетых горожан, бояре в шубах и плащах, а также трое подростков примерно десяти-пятнадцати лет. Все трое в лисьих шубах[16], в собольих шапках, и все трое – в дорогих поясах с саблями на боку.

Василий, Дмитрий и Дмитрий – все трое сыновей непобедимого русского воеводы.

* * *

Софья Витовтовна в этот самый день тоже встречала гостей. К великокняжескому обеду Василий Дмитриевич пригласил одного из потомков Ивана Калиты – князя Ярослава Владимировича, властителя Боровского, с детьми.

Понятно, не совсем сам пригласил – супруга попросила.

Поскольку в трапезной накрыли столы не для пира, а для обычного обеда – среди собравшихся бояр князь Боровский оказался достаточно знатен, чтобы сесть вместе с детьми не где-то внизу, а всего в шести князьях от государя.