Судьба моя сгорела между строк

В Москве поэт находился до 16 октября 1941 года. В этот день, когда немцы стояли на окраине столицы, он выехал со своей престарелой матерью в Чистополь, где уже находилась его вторая жена с дочерью. Семья жила сначала по адресу улица Бебеля, 68, затем переехала на улицу Льва Толстого в дом № 89, в квартиру Жуковой. На тесноту и бытовые неудобства жильцы не жаловались — ни в одном письме из Чистополя этого нет.

В тот год стояли лютые морозы. Все эвакуированные ждали известий с фронтов. Тарковскому пришлось задержаться в Чистополе на два с половиной месяца. Все это время он работал — в колхозе, на разгрузке барж с дровами. Он видел, как трудно жили вокруг люди, как «гнали» на восток колонны заключенных. Вот продолжение «Чистопольской тетради»:

II

Беспомощней, суровее и суше
Я духом стал под бременем несчастий.
В последний раз ты говоришь о страсти,
Не страсть, а скорбь терзает наши души.

Пред дикими заклятьями кликуши
Не вздрогнет мир, разорванный на части.
Что стоит плач, что может звон запястий,
Когда свистит загробный ветер в уши?

В кромешном шуме рокового боя
Не слышно клятв, и слово бесполезно.
Я не бессмертен, ты, как тень, мгновенна.

Нет больше ни приюта, ни покоя,
Ни ангела над пропастью беззвездной.
А ты одна, одна во всей вселенной.

7 ноября 1941

III

Вложи мне в руку Николин образок,
Унеси меня на морской песок,
Покажи мне южный косой парусок.

Горше горького моя беда,
Слаще меда морская твоя вода.
Уведи меня отсюда навсегда.

Сонный осетр подо льдом стоит.
Пальцы мне ломает смертный стыд.
Нет на свете жестче прикамских обид.

Я вошел бы в избу — нет сверчка в уголке,
Я на лавку бы лег — нет иконки в руке,
Я бы в Каму бросился, да лед на реке.

11 ноября 1941

IV

Беженец

Не пожалела на дорогу соли,
Так насолила, что свела с ума.
Горишь, святая камская зима,
А я живу один, как ветер в поле.

Скупишься, мать, дала бы хлеба, что ли,
Полны ядреным снегом закрома,
Бери да ешь. Тяжка моя сума:
Полпуда горя и ломоть недоли.

Я ноги отморожу на ветру,
Я беженец, я никому не нужен,
Тебе-то все равно, а я умру.

Что делать мне среди твоих жемчужин
И кованного стужей серебра
На дикой Каме, ночью, без костра?

13 ноября 1941

V

Дровяные, погонные возвожу алтари.
Кама, Кама, река моя, полыньи свои отвори.

Все, чем татары хвастали, красавица, покажи,
Наточенные ножи да затопленные баржи.

Окаю, гибель кличу, баланду кипячу,
Каторжную тачку, матерясь, качу,

С возчиками, с грузчиками пью твое вино,
По доске скрипучей сойду на черное дно.

Кама, Кама, чем я плачу за твою ледяную парчу?
Я за твою парчу верной смертью плачу.

15 ноября 1941

VI