Судьба моя сгорела между строк

* * *

Безбытная, полная опасности и напряжения жизнь порождает особенную, фронтовую, дружбу. В своих письмах родным поэт часто упоминает о друге — Леониде Гончарове — первом писателе «Боевой тревоги», в мирной жизни — зоологе, кандидате наук, талантливом, обаятельном, остроумном человеке. Уже в тылу, где Тарковский находился после тяжелого ранения, он узнает о гибели своих друзей — Леонида Гончарова и фотографа Ивана Федорова, 20 июля 1944 года подорвавшихся на мине недалеко от Немана. Вот, что пишет прозаик и поэт, военный корреспондент «Боевой тревоги», пришедший в редакцию после ранения Тарковского, Юрий Чернов в своей книге «Я на фронте побрился впервые»[41]:

«На следующий день вместе с радостными вестями о массовом форсировании Немана в редакцию пришла оглушающая новость: погибли Гончаров и Федоров…

Состояние какой-то неприкаянности и покинутости долго преследовало меня. В кармане гимнастерки я возил фото: холмик, деревянный обелиск, маленькая, вырезанная из жести звездочка. Это последнее пристанище наших товарищей по перу, наших боевых побратимов».

Тарковский посвятил погибшим стихотворение 1945 года «Памяти друзей». Вот отрывок из него:

Их так немного было у меня,
Все умерли, все умерли. Не знаю,
Какому раю мог бы я доверить
Последнее дыханье их? Не знаю,
Какой земле доверить мог бы я
Этот холодный прах?
Одним огнем
Нам опалило лица. Мы делили
Одну судьбу. Они достойней были
И умерли, а я еще живу…

И эти строки из неопубликованного стихотворения, на наш взгляд, посвящены Леониду Илларионовичу Гончарову:

Ученик зеленой травы,
Дитя материнских рощ,
Брат людей,
Певчих птиц побратим…

* * *

За участие в боевых действиях зимой 1943 года Гвардии капитан Тарковский был награжден орденом Красной звезды. Он радуется, что и другие сотрудники редакции представлены к орденам, потому что на его Звезду смотрели «уязвленными глазами». В конце сентября 1943 года Тарковский получает кратковременный отпуск. Он едет в Москву, куда уже вернулись из эвакуации его близкие.

«Хорошо мне в теплушке…»

Хорошо мне в теплушке,
Тут бы век вековать, —
Сумка вместо подушки,
И на дождь наплевать.

Мне бы ехать с бойцами,
Грызть бы мне сухари,
Петь да спать бы ночами
От зари до зари,

У вокзалов разбитых
Брать крутой кипяток —
Бездомовный напиток —
В жестяной котелок

Мне б из этого рая
Никуда не глядеть,
С темнотой засыпая,
Ничего не хотеть —

Ни дороги попятной,
Разоренной войной,
Ни туда, ни обратно,
Ни на фронт, ни домой, —

Но торопит, рыдая,
Песня стольких разлук,
Жизнь моя кочевая,
Твой скрежещущий стук.

1943

Свидание с Марией Ивановной и детьми — для них приезд отца с фронта будет неожиданностью — войдет в фильм Андрея Тарковского «Зеркало».

* * *

Пройдет чуть больше месяца, и тринадцатого ноября Арсений Александрович будет ранен немецкими разрывными пулями в левую ногу.

Охота

Охота кончается.
Меня затравили.
Борзая висит у меня на бедре.
Закинул я голову так, что рога уперлись в лопатки.

Трублю.
Подрезают мне сухожилья.
В ухо тычут ружейным стволом.

Падает набок, цепляясь рогами за мокрые прутья.
Вижу я тусклое око с какой-то налипшей травинкой.
Черное, окостеневшее яблоко без отражений.
Ноги свяжут и шест проденут, вскинут на плечи…

1944

«Со мной ли это было? Сколько операций я тогда пережил — одну? Десять? Тысячу? Я лежал в полевом госпитале. Мне отрезали ногу»[42].