Судьба моя сгорела между строк

Лирический герой стихотворения «Полевой госпиталь», а это, конечно же, сам Тарковский, пройдя через смерть («…и видел я себя со стороны», «…вне поля тяготенья / Грядущего»), через страдания, возвращается к жизни. Какая прекрасная и точная строчка, говорящая не только об обновлении природы, но и о возрождении человека, завершает это стихотворение: «И ранняя весна на цыпочки привстала».

Стихотворение было написано через одиннадцать лет после ранения, в 1964 году. Время в нем сжалось, события сконцентрировались «посередине снежного щита», и только к концу напряжение постепенно ослабевает — с каждой строчкой в человека вливается по капле жизнь. И первое, что возвращается к поэту — это Псалом, Молитва. Когда знаешь, что «Бог вправду есть, хорошо войти в мир Псалмов, где жалость — это тепло материнской утробы, где мыслить и учиться — это шептать, двигая губами, где Божья защита — это твердая скала»[43].

Полевой госпиталь

Стол повернули к свету. Я лежал
Вниз головой, как мясо на весах,
Душа моя на нитке колотилась,
И видел я себя со стороны:
Я без довесков был уравновешен
Базарной жирной гирей.
Это было
Посередине снежного щита,
Щербатого по западному краю,
В кругу незамерзающих болот,
Деревьев с перебитыми ногами
И железнодорожных полустанков
С расколотыми черепами, черных
От снежных шапок, то двойных, а то
Тройных.
   В тот день остановилось время,
Не шли часы, и души поездов
По насыпям не пролетали больше
Без фонарей, на серых ластах пара,
И ни вороньих свадеб, ни метелей,
Ни оттепелей не было в том лимбе,
Где я лежал в позоре, в наготе,
В крови своей, вне поля тяготенья
Грядущего.
Но сдвинулся и на оси пошел
По кругу щит слепительного снега,
И низко у меня над головой
Семерка самолетов развернулась,
И марля, как древесная кора,
На теле затвердела, и бежала
Чужая кровь из колбы в жилы мне,
И я дышал, как рыба на песке,
Глотая твердый, слюдяной, земной,
Холодный и благословенный воздух.
Мне губы обметало, и еще
Меня поили с ложки, и еще
Не мог я вспомнить, как меня зовут,
Но ожил у меня на языке
Псалом царя Давида.
А потом
И снег сошел, и ранняя весна
На цыпочки привстала и деревья
Окутала своим платком зеленым.

1964

Если вернуться в 1944 год, то там все было очень трудно. Выздоровление шло медленно. Из наполненного физической энергией, подвижного человека Тарковский превратился в инвалида. Он с трудом выходил из депрессии… До конца жизни он нес свой крест, никогда не жаловался на свое увечье, на мучительные фантомные боли.

«Сочувствие чужой боли помогает справиться со своей. Но где найти силы и страдать молча? Пожалеть окружающих, замолчать свою боль? И тогда я вспоминаю «Илиаду» Гомера и строки о том, что ахейцы наступали в молчании, а троянцы молча хоронили своих мертвецов, «громко рыдать Приам запрещал им». Какое благородство — мучиться молча!»

— говорил Тарковский в интервью журналистке Марине Аристовой.

Постепенно, шаг за шагом, стихотворение за стихотворением, поэт возвращается к жизни. От стихотворений «Полька» и «Памяти друзей», «Страус в 1913 году» к «Бабочке в госпитальном саду» и «Звездному каталогу».

Полька