Судьба открытия

Медленно падали легкие снежинки.

«Приближается конец жизни на Земле, - размышлял он и шел, глядя себе под ноги. - В нашем воздухе только остатки прежних запасов углекислого газа, жалкие три сотых доли процента. С каждым годом его становится меньше. Растения хиреют из века в век. Когда углекислоты станет совсем мало, чахлые кустарники и травы, мхи и водоросли уже не смогут прокормить животных. Катастрофа близится… Как предотвратить ее?»

- Ваше сиятельство, прокачу! - крикнул извозчик-лихач, подъехав к тротуару и откинув медвежью полость на легких лакированных санках. Рослая гнедая лошадь выгибала шею, подтанцовывала.

Лисицын остановился.

- Прокатишь? - спросил с недоумением. Но тотчас понял: - Ага, прокатишь! - И кивнул: - Ну ладно, прокати!

Лошадь рванула с места, резво побежала сначала по засыпанным снегом улицам, потом по гладкому льду Невы. Снег скрипел под полозьями. Подбородок у извозчика был бритый, а усы с седой ниткой выглядели по-гренадерски.

- Отставной солдат? - спросил Лисицын.

- Так точно! - гаркнул извозчик и повернулся к седоку. - Гвардии конно-гренадерского полка рядовой Егор Егорыч Ферапонтов.

Он смотрел честными, по-детски ясными глазами. Лисицыну его лицо понравилось.

- Скажи, Егор Егорыч, долго на Земле будут жить люди?

Извозчик усмехнулся: «Чудит барин!»

- Попа надо спросить, ваше благородие.

- Ну, а ты как полагаешь?

- Думаю, осмелюсь доложить, конца света не предвидится.

«Святая наивность»,- подумал Лисицын.

Через неделю, перелистывая труды шведского физика Аррениуса, он встретил интересное место - мысль, окончательно его взволновавшую. Углекислота, говорит Аррениус, обладает редким свойством поглощать невидимые лучи, например те лучи, которые отбрасывает в пространство нагретая солнцем Земля. Углекислота в воздухе над Землей - как стеклянная крыша над оранжереей. Она окутывает Землю, как прозрачная одежда. Если ее станет больше, климат Земли потеплеет. Аррениус вычислил: даже ничтожная прибыль углекислого газа в атмосфере, скажем до одной десятой доли процента, могла бы вызвать потепление по всей поверхности земного шара на восемь-десять градусов Цельсия. А для дыхания это было бы и незаметно и безвредно.

Лисицын перестал писать свою книгу.

По обледеневшей мостовой прыгали голодные воробьи. Один из них взлетел к окну, уселся на каменном выступе, постучал клювом в стекло, зачирикал, потом нахохлился и смотрел черными бисеринками-глазками.

- Не понимаешь ты ничего, - сказал Лисицын воробью, остановившись возле подоконника. Воробей за двойными рамами не чувствовал опасной близости человека. - Ничего не понимаешь! - за стеклом говорил ему Лисицын. - Углекислота - это крыша, под которой тепло. Плохо ли? Потом, она - пища для растений. Стоит добавить в воздух одну десятую процента - сообрази: одну десятую! - и тогда ты, воробьишка…

Он ткнул пальцем в стекло - воробей вспорхнул и исчез.

- Одну десятую! - крикнул ему вдогонку Лисицын.

«Пальмы вырастут в широтах Петербурга… Урожаи пшеницы по три раза в год…»

Дух захватывало от таких мыслей.

Когда фрау Шеффер забарабанила ногтями в дверь, Лисицын отказался от ужина.

«А что, если эту самую, - побледнев, подумал он, - одну десятую, мы человечеству дадим?»

3

Стояла глубокая ночь. На письменном столе горела лампа под зеленым абажуром, размеренно постукивал маятник стенных часов. В комнатных туфлях и халате, с логарифмической линейкой в руке, Лисицын сидел над развернутой черновой тетрадью.

Как хозяин, проверяющий запасы в собственных амбарах, он подсчитывал богатства Земли.

Сто двадцать триллионов пудов углекислого газа, записал он, содержится в земной атмосфере теперь. Это составляет три сотых доли процента нашего воздуха. Растения поглощают отсюда один триллион пудов ежегодно.

Он поднял голову. Страшен ли такой расход? Нет, не страшен. После гибели растений, когда они гниют, сгорают или когда дышат животные и люди, съевшие растительную пищу или мясо травоядных, этот газ возвращается в воздух. Тут простой круговорот.

Лисицын опять посмотрел на абажур.

- Ничего, - шепотом ответил он себе, - сейчас найдем, где природа спрятала свою углекислоту. Мы ее отыщем… Ничего!

Часы на стене гулко пробили: раз, два, три, четыре.

Он потер висок и уже вслух сказал:

- Ага! Так куда она из атмосферы убывает?

Логарифмическая линейка и карандаш мелькали в пальцах.

- Палеозойские леса, - шевелил он губами, записывая. - Так! Вот они остались здесь, в земной коре. Нынешний каменный уголь - залежи его составляют во всем мире… Или в пересчете на углекислоту… Так, десять нулей, одиннадцать нулей… Теперь… мхи иногда тоже остаются в виде торфа. Сколько же его? Так! Горные породы поглотили при выветривании… А возвращается все это в атмосферу? Нет, убывает, а не возвращается! Но тут все чепуха и пустяки. - Лисицын стукнул по столу линейкой. - Моря - вот куда уходит углекислый газ!..

Страница тетради перед ним пестрела колонками цифр.

Часы ударили раз. Половина пятого? Нет, оказывается, половина шестого.

Темные глаза Лисицына устремились вдаль и застыли. Лампа отразилась в них маленькими зелеными абажурчиками.